Джессика Трапп - Властелин наслаждений
Годрик оценивающе посмотрел на свою невесту, словно только что заявил о своих правах на нее.
Мейриона медленно подняла голову, и тут сила духа окончательно покинула ее.
– Уведите его, – выдохнула она и, высвободившись из жестких объятий, стремглав бросилась из церкви.
– Я приду за тобой. Ты принадлежишь мне! – Его голос несся вслед за ней по церковному двору. —
И ты мне за все заплатишь.
Пять лет спустя. Турецкая тюрьма.
Боль медленно возвращала Годрику Монтгомери сознание; резкий звон в ушах свидетельствовал о том, что он все еще жив, однако радоваться было нечему. Лучше встретиться с дьяволом в аду, чем вести жизнь раба.
– Вставай, урод, – донесся до него женский голос из темноты.
В голове Годрика пронеслись неясные образы: церковь, невеста, ее отец, предательство, затем корабль и деревянная подставка, на которой во время аукциона выставлялись рабы. Но уловить эти мысли было так же невозможно, как схватить туман. Он попытался открыть глаза, однако один глаз распух и вообще ничего не видел, а второй смог пропустить только тонкий лучик неяркого факельного света.
– Просыпайся же, собака.
Его пнули ногой в ребра, и грудную клетку пронзила резкая боль. Повернув голову, Годрик ощутил на своих губах грязь пола тюремной камеры и, сплюнув, сделал попытку заговорить.
– Мейриона? – прохрипел он, но тут же реальность вновь нахлынула на него. Нет, этот голос не мог принадлежать коварной маленькой сучке, которая обрекла его на страдания. С его обрученной – будь проклята ее подлая душонка – их разделял океан, и сейчас она, вполне вероятно, нежилась на теплой перине, в то время как он гнил на холодном жестком полу в турецкой тюрьме.
– Твоя госпожа не может тебе помочь. Мейриона – госпожа? Да, это правда, но не в том смысле. Он отплатит Мейрионе за последние пять лет страданий. Желание возмездия жгло Годрика сильнее, чем телесная боль.
Он с усилием поднялся на колени и обнаружил, что полностью обнажен. У него страшно болела спина, боль сопровождала каждое, даже самое незначительное движение. Сколько ударов кнутом получил он от надсмотрщика на этот раз? Сорок? Пятьдесят? После тридцати он потерял сознание.
– Пошевеливайся, охрана скоро вернется. Годрик потряс головой, словно стряхивая паутину, и поморщился от жгучей боли. Одним глазом он пристально посмотрел на женщину: она была среднего роста; темная вуаль полностью скрывала ее лицо, и длинное черное одеяние оставляло открытыми только руки! С одинокой свечой она стояла над ним, словно злой демон, готовый сопроводить его в преисподнюю.
– Кто ты?
– Мое имя не твоя забота. Меня послала принцесса Надира.
– Надира?
От предчувствия беды волосы на его затылке зашевелились. Именно связь с Надирой стала причиной того, что последние четыре месяца Годрик провел под пытками в этом подземном аду. До этого он был всего лишь рабом во дворце султана, но принцесса и ее девушки нашли в нем новизну, которая вносила хоть какое-то разнообразие в скуку и пресыщенность, вызванные огромным богатством и абсолютным бездельем. Пленника глубокой ночью втайне привели к ним, и они забавлялись с новой игрушкой, пока он не почувствовал себя скорее племенным жеребцом, чем мужчиной.
Проклятие на голову вероломных женщин! Он доставлял им удовольствие, а в ответ они обрекли его на пытки и мучения.
Годрик потер рукой ноющую грудь. За прошедшие месяцы волосы успели отрасти. Не так давно эти похотливые самки, прежде чем намазать его ароматическими маслами, использовали смесь сахара и воска, чтобы выдрать волосы с корнем. В отросших волосах утешения было немного, но по крайней мере сейчас он вновь превращался в мужчину.
– Принцесса Надира желает вам добра. Монтгомери горько усмехнулся:
– Неужели? Может, она желала мне добра, когда обвинила меня в изнасиловании и передала в руки этих собак, которые чуть не запороли меня до смерти?
– Надира – принцесса. А ты… – Служанка отвела в сторону паранджу и плюнула на землю. – Ты грязное животное. Ты не имел права брать ее, как какую-нибудь английскую шлюху.
Неожиданно приподнявшись, Годрик схватил ее за тонкое запястье.
– Не смей так говорить, или я вырву твой поганый язык. Не забывай – мне терять нечего.
Женщина вздрогнула и поправила паранджу.
– Принцесса послала меня освободить тебя. – Она бросала в него слова, словно проклятия. – Только посмей причинить мне вред, и ты подохнешь здесь, в компании собственного дерьма.
Годрик ослабил хватку.
– Надира хочет освободить меня?
Служанка кивнула, но с таким видом, словно ей неприятна была сама эта мысль.
– Я бы предпочла, чтобы твое тело гнило здесь, но принцесса решила иначе.
– И где твоя принцесса сейчас?
– Спит в своей постели. Неужели у тебя хватает наглости думать, что она могла бы прийти за тобой сама? Ты для нее ничего не значишь.
В этом Годрик абсолютно не сомневался: для принцессы он был всего лишь игрушкой, которую с легкостью выбросили, когда она надоела хозяйке.
– Почему она освобождает меня?
– Тебя должны казнить завтра утром. – Женщина вырвала руку и резко повернулась. – Следуй за мной или подыхай. Мне все равно. – Она толкнула железную решетку тюремной двери.
Может быть, женщина сказала правду? Но что, если это ловушка? Дверь оставалась открытой, но пленник не двигался, продолжая настороженно наблюдать. Только глупец может доверять женщинам, а он больше не был глупцом.
Вдруг, если он последует за ней, его ожидает ад пострашнее нынешнего? Впрочем, не всели равно?
Годрик встал, ощущая ногами неровности пола и совершенно не думая о том, что на нем нет одежды.
– Если Надире нет до меня дела, почему же она меня освобождает?
– Раб не может спрашивать о решениях госпожи, но очень скоро тебе все станет ясно.
Подойдя к двери, Годрик протянул руку и крепко сжал плечо женщины.
– Если ты предашь меня, я убью тебя прежде, чем кто-нибудь сможет мне помешать.
– Убьешь меня – и никогда не увидишь больше свою проклятую Англию. Пусти, собака, я принесла тебе одежду.
Выбора не было. Он, несомненно, погибнет, если останется здесь. О нем просто забудут, и он сгниет в одной из множества грязных камер дворцового подвала. Горе ему, горе глупцу, который опять доверился женщине.
Наконец решившись, Годрик последовал за женщиной по пахнущему плесенью коридору, тянувшемуся за решетчатой дверью камеры, как вдруг служанка наклонилась и подняла узел, лежавший у грубой каменной стены.
– Надень! – Она швырнула ему сверток.
Годрик повиновался. Штаны доходили только до середины икр его длинных ног, а рубашка слишком обтягивала плечи, и полотно тут же приклеилось к чуть подсохшим ранам на его спине. Однако что он мог поделать?
