Роксана Гедеон - Парижские бульвары
Он с силой притянул меня к себе, прижался лицом к моей груди. Глаза у него были закрыты, он словно не верил в то, что случилось. Когда же он взглянул на меня, то я тоже не поверила, увидев в его взгляде и радость, и торжество. Я поняла, что уж теперь-то кольцо его рук, обнимавших меня, не скоро разомкнется.
– А ведь я запрещала вам, Гийом, – сказала я шепотом.
– Но я так люблю вас, мадам!
Мадам… Он до сих пор не осмеливался называть меня иначе. Я открыла рот, чтобы возразить. Гийом точно угадал мое движение, потянул к себе так, что я не устояла и села ему на колени, жадно наклонился, и его губы сошлись с моими полуоткрытыми губами. Его рука скользнула у меня по спине, и я очутилась в еще более плотном кольце объятий. Сильным движением он запрокинул мне голову назад, его губы долго и упрямо давили на мои, пока не разомкнули их окончательно. Он был так нетерпелив и жаден, что производил впечатление изголодавшегося зверя, и это меня слегка пугало. Откидываясь назад, чтобы избежать его губ, я уже ощутила, как он неловко расстегивает мне платье.
– Гийом, – проговорила я, – Гийом, ну, на что это похоже? Не отвечая, он сжал меня еще сильнее, словно хотел лишить возможности говорить или протестовать. Я, впрочем, стремилась к этому не так уж сильно. Он резко поднялся, заставив подняться и меня, потянул чуть в сторону, туда, где пол был свободен, опустился на одно колено и дернул меня за руку, заставляя лечь. Я, честно говоря, еще пребывала в замешательстве, как мне быть со всем этим. Тогда он рванул меня вниз так сильно, что я упала на колени, опрокинул навзничь, и я сразу же ощутила на себе тяжесть его тела. Он удерживал мои руки, точно боялся, что я буду сопротивляться. Я видела, что сдерживаться или быть внимательным ко мне он не в силах. Его ладони проникли под юбку, скользнули вдоль лодыжек к бедрам, погладили их в судорожной истоме. Поползли вниз мои подвязки и чулки. Он даже не ласкал меня, а просто сжимал в объятиях, одной рукой обвивая меня за шею, а другую просунув под мою талию.
Он вошел в меня, возможно, пытаясь даже быть осторожным, но я все равно испытала сильный дискомфорт от резкого напора вхождения. Даже проникнув внутрь, он оставался мне чужим, он не сливался со мной. Наваливаясь на меня так, что я почти задыхалась, он проникал в меня с невероятной силой, стремясь войти все глубже и глубже, его толчки были такими быстрыми, что я оставила всякие попытки сосредоточиться на своих ощущениях и найти свой ритм. Я не могла избавиться от чувства неудобства, навязанности происходящего, и порой, когда он невольно причинял мне боль, мне казалось, что меня простонапросто насилуют. Мысль эта не возбуждала и не возмущала меня. Все кончилось неожиданно, по крайней мере для меня, и после этого я была еще более равнодушной, чем до.
Мокрые, встрепанные, мы долго не разговаривали. Я лежала, уткнувшись лбом в его плечо, волосы упали мне на лицо и наполовину закрыли глаза. Сначала от бессилия я не могла даже думать. Потом я решила, что ничего подобного повторять не следует. То, что произошло, уже не вернешь, но об этом надо забыть. Гийом получил от меня все, что может получить человек, который завтра уходит на фронт, и больше у меня нет причин жалеть его. Наши пути очень скоро разойдутся. И слава Богу.
Он поднялся, торопливо застегнулся. Потом взглянул на меня даже как-то виновато.
– Вы, может быть, думаете, что я… Я вовсе не за этим пришел сюда!
– Еще бы, – передразнила я его. – Еще бы не за этим! Мне стало ясно, что время шуток и легкого флирта прошло.
То, что случилось, – это уже серьезно, и я не хочу, чтобы Гийом привязался ко мне сильнее да еще вообразил невесть что. Кто знает, может, он станет хвастаться перед друзьями-офицерами – они ведь только об этом и говорят, а Гийом к тому же получил солидный повод для хвастовства: переспал с принцессой де ла Тремуйль. Нет, мне это совсем не нужно. Нашу связь пора заканчивать, и если он не захочет уйти, то уйду я. Да и кто для меня Гийом? В моей жизни он будет лишь случайным эпизодом, о котором надо забыть побыстрее.
Да. Забыть. Происшедшее ничуть меня не украшает. Конечно, это была разрядка после долгих месяцев напряжения. Но признаться в этом я могу только себе.
Бой часов привел меня в чувство. Я взглянула на циферблат: стрелки уже продвинулись к полудню.
– Боже мой! – воскликнула я, вскакивая. – Я чуть не прозевала!
Я торопливо завязывала подвязки, застегивала пуговицы лифа. Гийом растерянно помогал мне, ничего не понимая.
– Куда же вы идете? Я могу пойти с вами?
– А вы свободны?
– Я бы провел с вами целый день, мадам.
Я стояла перед маленьким зеркальцем, причесывая гребнем густые золотистые волосы. Брюн следил за мной как зачарованный. Его рука нежно погладила мою спину.
Я обернулась.
– Гийом, – сказала я строго, – сейчас мне надо спешить. И вы должны иметь в виду, что я больше совершенно не желаю ничего подобного.
– Чего? – спросил он с хмурым видом, отдергивая руку.
– Той глупости, которая только что произошла.
2«Марсельеза» гремела повсюду. Батальоны вооруженных федератов, прибывших из южных провинций, наводнили город. Весь Париж трясло, как в лихорадке. Третье сословие, по обыкновению, собиралось в толпы и бранило «толстую свинью» – Людовика XVI. Это он довел страну до развала. Ему слишком много прощали. А он плевал на народ и слушался только своей фурии – Марии Антуанетты. Из-за этой подлой Австриячки Франция терпит на фронте поражение за поражением – она ведь выдала неприятелям все военные планы. Из-за нее войска коалиции подступили к самым границам и грозятся вторгнуться в страну. Из-за нее, в ее пользу нахальный и негодный пруссак герцог Брауншвейгский, главнокомандующий вражескими войсками, издал манифест, в котором угрожает стереть Париж с лица земли, если на короля Франции поднимется хоть чья-то рука. Из-за нее мерзавец герцог Йоркский видит себя на троне Франции. Она околдовала даже Лафайета, превратила его в изменника и довела до такого состояния, что он, ранее преданный патриот, теперь готов повернуть свою армию против Парижа, чтобы спасти монархию, и называет положение, в котором находится король, возмутительным и нестерпимым для всякого порядочного человека.
Но враги свободы еще не знают, с кем имеют дело. Народ всесилен. Он соберется снова, как собирался в июле и октябре 1789 года, и покажет, кто истинный хозяин во Франции. Он исполнит давно задуманное и сотрет в порошок монархию, установит республику, как советовал великий Руссо, а всех аристократов уничтожит. И все происки врагов будут бессильны. Во Франции восторжествуют свобода, равенство и братство. В противном случае Франция погибнет.
