Тереза Медейрос - Грешная любовь
Опасаясь дыханием выдать свое волнение, Катриона с усилием перевела взгляд на глаза незнакомца. В их болотно-зеленых глубинах таилась искорка дремлющего озорства. Такие дьявольские глаза на ангельском лице могли свести с ума любую девушку. Катриона опустила голову, не в силах спокойно смотреть на это лучистое сияние.
Ошибочно оценив состояние подростка как подавленное и унылое, Саймон протянул руку и взъерошил склоненную головку:
— Не огорчайся, паренек. Я и сам когда-то немного страдал любопытством.
И тут «паренек» вздернул голову и откинул с глаз вьющиеся пряди челки. Открылись глаза нежно-серого цвета, каким бывает летним утром туманное озеро. Шелковистые изогнутые ресницы не оставляли сомнений в женственной природе их хозяйки.
Саймон привык считать себя вполне пресыщенным любовными победами человеком, уже неспособным краснеть в неловких ситуациях. Тем не менее, он ощутил, как по горлу пробежал предательский жар. Но смутился Уэскотт вовсе не потому, что открылась попытка соблазнить молодую женщину. Он пришел в замешательство, что не сразу разглядел в подростке юную девушку.
Морскому офицеру обычно без труда давались извинения, которые помогали выпутаться из затруднительных положений. Одному Богу известно, сколько раз его изящное красноречие выручало его. Однако сейчас язык почему-то словно перестал повиноваться своему хозяину: Саймон повернулся в сторону двери. Умение проворно исчезать с места событий также нередко помогало ему. Достаточно вспомнить, сколько раз глубокой ночью он покидал чужие спальни прямо через окно. Порой приходилось, и спускаться с высоты, хватаясь руками за решетчатые подпорки для растений. Случалось ему и поспешно спасаться бегством босиком по росе ночного сада, с башмаками в руке, чтобы не создавать шума.
— Вы еще желаете догнать ее. Может быть, вам даже удастся уговорить Элис продолжить…
Морской офицер вновь перевел взгляд на девушку, которая по-прежнему с любопытством разглядывала его. Саймон окинул юное создание проницательным взглядом.
— И что же эта бесстыдная маленькая девочка знает о занятиях любовью?
Катриона фыркнула.
— Как я рада, что наконец-то в ваших глазах превратилась из паренька в маленькую девочку. Придется нам сообщить, что в будущем месяце мне исполнится шестнадцать лет. И не пытайтесь притворяться, будто в занятиях любовью есть нечто таинственное. Все очень просто — мужчина кусает женщину за шею, чтобы стояла спокойно, пока он не заберется на нее сзади.
Уэскотт остолбенел и молча смотрел на Катриону, пытаясь вникнуть в смысл столь непривычного утверждения. Наконец, дважды откашлявшись, он сказал:
— Пожалуй, в этом что-то есть. Однако я намеревался вести себя немного более галантно. Сдается мне, твои представления о любви ты почерпнула, когда подглядывала за жизнью жеребцов дядюшки?
— И за котами, — бесхитростно призналась Катриона. — Наш старый котище, отец Роберта Брюса, был тот еще распутник.
Саймон вновь изумился, но на этот раз быстрее справился с удивлением. Катриона наклонилась и подхватила котенка, который терся пушистой головой о ее запыленные лодыжки. Незнакомец изучающе смотрел на Катриону, мысленно сопоставляя упоминание малоизвестного шотландского героя, истрепанный плед, ошибочно принятый им за одеяло, и напевный акцент в ее голосе.
— Ты из Шотландии?
— Ага, именно оттуда.
Катриона тряхнула головой и распрямила плечи. У Саймона даже дух перехватило при виде такого быстрого превращения из жалкой и затрапезной девчонки с угловатым и неуклюжим детским телом в соблазнительную горделивую красавицу.
— Все Кинкейды из Шотландии, хотя многие, как мой дядя Росс, уже лет пятьдесят стараются это скрывать. Мой брат Коннор отправил меня жить сюда после того, как наших родителей убили. Убили за то, что они защищали от англичан земли Кинкейдов. Тогда я еще была совсем малышкой. Вы знаете, на нас всех лежит проклятие.
— Какое именно проклятие? — учтиво поинтересовался офицер, предполагая, что единственной напастью этой девчушки в действительности могло быть лишь чрезмерное воображение.
— Как какое? Проклятие рода Кинкейдов, конечно же!
Вновь расправив плечи, Катриона продекламировала наизусть:
— Да будет род Кинкейдов проклят, странствовать по свету до тех пор, пока снова не соберется под стягом настоящего вождя. Так говорил сам старый Эван Кинкейд, когда умирал, пораженный мечом англичанина прямо в грудь.
— Это зачем же человеку пришло в голову накладывать столь ужасную кару на собственных родственников?
— Потому что мой дед — сын Эвана — продал клан в Куллодене, получив взамен графский титул и тридцать английских сребреников.
Уэскотт пожал плечами:
— Чтобы выжить, людям приходится чем-то жертвовать.
Катриона сверкнула глазами:
— По мне, так лучше умереть, чем поступиться честью ради простого выживания!
От такого категоричного заявления по спине Саймона пробежал холодок. Офицеру стало стыдно. Сам он никогда не отстаивал каких-либо принципов с такой страстностью, если, конечно, на кону не стоял вопрос его удовольствий. Или вопрос возможности позлить отца.
Уэскотт отогнал прочь непривычное чувство. Что бы ни заявляла эта девушка, она всего лишь ребенок. Наивное дитя, увлеченное романтической идеей, помогающей ей переносить разлуку с родными местами и близкими людьми. Однако увидеть и то и другое ей, увы, не суждено. Дядя девчонки — очень состоятельный граф и весьма влиятельный человек. Со временем она вырастет из этих глупых фантазий, и заботить ее будут такие важные вещи, как выбор узорчатого муслина для нового бального платья или размышления о размерах наследства у кандидатов в женихи. Тем не менее, успокоив себя подобными рассуждениями, Саймон ощутил странную боль от потери чего-то ценного.
— Полагаю, дядя, вряд ли разделяет твой шотландский патриотизм?
Катриона опустила голову.
— Дядя Росс говорит, что я такая же глупая, как и мой отец. Что мы из породы мечтателей о небесных замках, вместо того чтобы прочно стоять на земле. Хотя в этих идиотских туфлях, которые заставляет меня носить тетя, твердо стоять и не получилось бы.
Саймон уже понимал, что ему почему-то неприятно слышать о неудачах этой девушки. С гораздо большим удовольствием он вновь увидел бы ее гордую, прямую осанку, ее горящие мужеством и вызовом глаза.
Уэскотт склонился и убрал со лба девушки челку, скрывавшую ее необычные глаза.
— Уверен, твой отец, будь он жив сейчас, мог бы гордиться тобой.
Катриона призвала на помощь остатки своей гордости и удержалась от желания прижаться щекой к мужской ладони. Ни один мужчина еще не смотрел на нее таким взглядом. А этот незнакомец смотрел так, будто в целом мире она была единственной девушкой. Но ведь совсем недавно он точно таким же обворожительным взглядом оглядывал Элис. Катриона заглушила в себе жалкий всплеск ревности, проворно нырнула под рукой офицера и отбежала в сторону.
