Беверли Кендалл - Вкус желания
Томас ответил с коротким поклоном:
— Да, надеюсь на это.
Потом он переключил внимание на девушку.
— Как всегда, леди Амелия, встреча с вами доставила мне удовольствие, — сказал Томас, стараясь, чтобы его лицо оставалось бесстрастным, но, конечно, сам Иуда не придумал бы худшей лжи.
На мгновение ему показалось, что в ее синих глазах сверкнула искра, вдохнув жизнь в это безупречно красивое лицо и намекая на дремлющее в ней пламя. Если бы он хоть немного интересовался ею (чего, слава Богу, не было), то испытал бы холодное удовлетворение при виде того, как ее ледяная надменность тает, превращаясь в лужицу на полу кабинета.
— Совершенно с вами согласна, а если бы я осмелилась утверждать обратное, это было бы вопиющей клеветой.
Наглая маленькая тварь!
Он услышал, как Гарри судорожно втянул воздух, и этот вдох эхом откатился от оконных стекол и стен с панелями темного дерева.
— Амелия…
Томас предостерегающе поднял руку, предотвращая внушение, которое Гарри, несомненно, собирался сделать дочери. Боже! Да он скорее, согласился бы раздеться донага и погрузиться в бочонок с пиявками, чем еще минуту пробыть в ее обществе, а это означало, что он уже оставался в ее компании по крайней мере лишних четыре минуты.
— Все в порядке, Гарри. Я не хочу дать повод вашей дочери солгать.
— Рада, что в этом вопросе мы с вами придерживаемся одного мнения, — заметила она кисло.
Не доверяя своей выдержке, Томас поднырнул под низкую арку двери, бросив на нее последний взгляд. Господи, почему он каждый раз выходит из равновесия, когда на него обрушивается ее язвительное слово? И за что она его так невзлюбила?
Дамы, леди, матроны и все женское население в целом не испытывали антипатии к его внешнему виду. Многие, в том числе и дети, не были равнодушны к его остроумию и обаянию.
Но не леди Амелия.
Раздосадованный направлением, которое приняли его мысли, — будто его заботило ее мнение о нем, — Томас повернулся и обратился к Гарри:
— Не надо меня провожать. Я выйду сам. Всего хорошего. Гарри… и леди Амелия.
И он спокойно вышел.
Если бы Амелия Могла дать волю слезам, она бы разрыдалась от облегчения при виде широкой спины лорда Армстронга, скрывающейся за дверью. А когда он исчез, она готова была испустить торжествующий вопль, слыша его крупные неспешные шаги по коридору.
— Ты была непозволительно груба с лордом Армстронгом, — сказал отец, и она увидела на его лице явное неодобрение.
Часы на каминной полке отмеряли своими ударами ее полное равнодушие к его словам. Когда стало ясно, что ответа не последует, Гарольд Бертрам издал звук, свидетельствующий о недовольстве. Амелия давно привыкла к этим звукам и научилась различать их по смыслу.
Отец взъерошил волосы пятерней и направился к маленькому круглому столику в углу, на котором стоял графин с самым дорогим в Англии портвейном. Тремя нетерпеливыми рывками он распустил шейный платок и бросил его на ближайший диван. Потом налил себе вина. Было десять часов утра.
— Ты хотел поговорить со мной, отец?
Он сделал несколько шагов, к окну и остановился перед ним, поднеся стакан ко рту.
Несколько секунд он молчал и, казалось, созерцал желтые азалии, украшавшие сад по периметру. Она видела только его профиль. Затем он медленно повернулся к ней.
Амелия вдруг подумала, что не смотрела на отца с самого своего знаменательного возвращения домой. Она никогда еще не видела его таким: жилет расстегнут, волосы всклокочены. А без только что сброшенного шейного платка, неизменно украшавшего шею, Амелия выглядела непристойно голой. Можно было бы, конечно, сказать, что он выглядит неухоженным, но, пожалуй, не стоит.
— Сколько раз я просил тебя не обращаться ко мне подобным тоном? Не так давно ты называла меня папой.
Похоже, последнее замечание было им сделано для себя — как напоминание. Возможно, он задумался о своем отношении к ней: Амелия поспешила отбросить эту мысль, пока раскаяние не пробило брешь в стенах, воздвигнутых ею и охраняющих ее сердце от лишних эмоций. Та часть ее существа, которая некогда была небезразлична к его мнению, давно уже отмерла.
— Мне сказали, что ты хочешь со мной поговорить, — повторила она, будто и не слышала его.
— Сядь, Амелия.
— Я бы предпочла постоять, — возразила она.
Цвет его лица принял теперь оттенок зрелой свеклы, и, когда он заговорил, губы его дрожали.
— Последняя твоя нелепая выходка не только причинила мне ненужное беспокойство и вызвала нервное потрясение, но и стоила кучу денег.
Амелия была уверена: последнее огорчило его больше всего. Воля Господа, но она обходилась ему не дороже, чем, по его разумению, должна была. И все же любые дополнительные траты на единственного отпрыска вызывали у него горькое разочарование. Хотя, она была уверена, он не моргнув глазом потратил бы последний шестипенсовик на то, чтобы оказать финансовую помощь Томасу Армстронгу.
Он разглядывал дочь, сдвинув брови. Морщинки вокруг глаз и глубокие складки в углах рта выдавали его возраст — не менее сорока семи лет.
— Ты вынуждаешь меня обращаться с тобой единственно известным мне способом.
Его тон был суровым и жестким.
В прошлом году ее попытка убежать с мистером Кромуэллом, чтобы выйти за него замуж, окончилась плачевно: отец на шесть месяцев лишил ее денег на булавки. А что он сделает теперь? Лишит ее карманных денег на девять месяцев? Не станет выводить в следующем сезоне? Полная бессмыслица. Нельзя изъять ее из круга достойных и выдающихся джентльменов его уровня, если он хочет сбыть ее с рук.
— Меня навсегда запрут в моей спальне?
Он холодно посмотрел на нее, и этот его взгляд заставил ее сердце сжаться от боли. Она попыталась замаскировать ее такой же холодностью и со скучающим видом вопросительно подняла брови. Он молча смотрел на нее, прищурив глаза и сжав губы. Она могла бы поклясться, что мысленно он был готов задушить ее за глупую выходку. Когда он заговорил, его тон был угрожающе спокойным, что предвещало надвигающуюся бурю:
— Я не верю, что эти негодяи, к которым ты питаешь прискорбное пристрастие, будут искать тебя в монастыре.
Глава 2
Амелия почувствовала, что не может вытолкнуть воздух из легких — он застрял на пол пути. На секунду она испугалась, что сейчас упадет на персидский ковер в глубоком обмороке.
— Но ведь мы принадлежим к англиканской церкви.
— А я считаю, сейчас самое подходящее время, чтобы впитать идеи католицизма. Я слышал, монахини располагают методами, способными привести к повиновению кого угодно.
