Стрела в сердце - Блейк Дженнифер

— Да, сейчас. Меня кое-что беспокоит.

Первое, что пришло ей в голову, — не обнаружил ли он обман? Она немного отпила и ждала продолжения. Вино показалось ей кислым и немного горьким. Наверное, Като был настолько занят заготовкой вин к круизу, что сюда принес первое попавшееся. Муж пристально смотрел на нее.

— Я хотел спросить тебя — ты довольна де Бланом?

Она поперхнулась и быстро проглотила.

Он выжидательно смотрел на нее.

— Я… не могу пожаловаться на его обращение со мной.

— Нет ли в нем или в его действиях чего-либо оскорбляющего женские чувства?

— Нет, ничего. — Она смотрела в стакан, боясь поднять на него глаза.

— Тогда почему же ты издеваешься над моими желаниями? Нет, моими срочными приказами.

— Я не… — Она начинала злиться.

— Я знаю, что ты «не», — передразнил он ее трясущимися губами. — Я недоволен.

Слепая ярость переполнила ее всю. «Это невыносимо! — кричала она. — То, о чем ты меня просишь, просто сумасшествие. Мы обменялись с тобой обетами, которые запрещают меня так использовать. Ни один обет не требует такого унижения ради тебя».

— Ты согласилась.

— Никогда. Ты считал мое согласие само собой разумеющимся, а я твою идею — глупой фантазией, о которой ты со временем забудешь. Я отказывалась и продолжаю отказываться.

На его лице отразились боль и печаль.

— Если бы ты не была так строптива! Если бы ты только согласилась на эту связь, была благоразумной!

В какое-то мгновение Кэтрин спросила себя, а не прав ли Жиль? Может, она и вправду неразумна и неблагодарна, отказывая ему? В единственном желании… Но тут же поняла, что он заставлял так думать о себе. Она подняла подбородок.

— Ты думаешь, я могу принести невинное дитя в твой дом, чтобы ты однажды сказал, что он недостоин твоего имени? Я не могу. Так же как и выбрать человека…

— Это твоя проблема. В твоей крови нет жара. Если бы он был, я бы не просил наследника от другого человека.

От оскорбления у нее застучало в висках. Первый раз муж намекнул, что находит ее несоответствующей.

— Ты меня обвиняешь? С моей кровью и другими органами, необходимыми для вынашивания ребенка, все в порядке.

— Докажи, что я не прав, — схитрил он. — Докажи мне, что ты знаешь, что такое страсть, какую радость она может принести.

— Я ничего не буду доказывать. Я и шага не сделаю ради твоего сумасшедшего плана. Я и сейчас слишком далеко зашла только потому, что боялась своим отказом ухудшить твое здоровье.

При разговоре Кэтрин махнула рукой, и вино расплескалось. Она бы поставила его на стол, но Жиль был между нею и столом, поэтому она сделала большой глоток, чтобы уменьшить уровень вина в стакане.

— Мне не нужна твоя жалость, Кэтрин. Мне нужен наследник. Я тебя однажды предупреждал.

— Я знаю. Я также знаю, что ты сказал Ровану, и я в ужасе от этого. Как ты можешь быть таким подлым? Как ты можешь шпионить за мной? Как ты можешь угрожать мне и позволить кому-то изнасиловать меня?

Он долго молчал.

— Если де Блан все тебе рассказал, значит, он просто притворяется, что ни в чем не заинтересован. Следовательно, ему и доверять-то нельзя. Я не потерплю с его стороны сплетен об этом.

Она сжала тубы;

— Он сказал только мне, а я, признайтесь, все-таки заинтересованное лицо.

— Ну и что. Необходимо кое-что предпринять.

В ее сердце закрался страх. Глядя на мужа широко открытыми глазами, она тихо спросила:

— Что вы сказали?

— Только то, что сказал. — Его серое лицо было непреклонно. — У меня будет то, что я хочу, не имеет значения, чего это будет стоить.

— Жиль, — начала она. Гнев исчез, уступая место какой-то странной растерянности. Ее пошатнуло, но она взяла себя в руки и продолжала с решительностью, давно созревшей в долгие бессонные часы страха и беспокойства. — Ты слишком далеко заходишь, Жиль, ты можешь заставить меня покинуть тебя.

Какое-то время он не отвечал.

— Ты не сделаешь этого, — заговорил он наконец, — у тебя ничего нет, тебе некуда идти, и ты не уйдешь, когда узнаешь, что носишь ребенка, который унаследует все это.

Широким жестом Жиль обвел все вокруг.

— Только подумай, если я проживу не более года или двух, ты будешь распоряжаться состоянием очень много лет.

Она давно привыкла к подобным речам. Напрасно только она себя так разволновала. Кэтрин устало махнула рукой.

— Ты не умрешь.

— Нет, я чувствую, что умру.

— Никаких болезней доктора у тебя не нашли, так они мне сказали зимой в Новом Орлеане.

— Они ошибаются.

Спорить с ним было бесполезно, он никогда ее не слушал.

— Все-таки я за тебя выходила не из-за денег.

— Нет. Но то была мечта твоего отца и моя тоже. И мечта все еще жива. Подумай об этом, Кэтрин. Огромное состояние, одно из самых больших владений в Луизиане. Что хорошего в твоем упорстве, если не будет ребенка, кому бы досталось все это?

— А на мои мечты не надо обращать внимания? — устало произнесла она. Кэтрин вдруг почувствовала страшную усталость. Она устала от ссор, от борьбы, она устала даже мечтать.

— Дитя тебя утешит, — пообещал ей муж. Ей хотелось сказать, что ей как раз необходимо не утешение; но слова, она знала, до него не дойдут.

У нее вдруг закружилась голова, онемели ноги, и звон разбитого стакана заставил ее посмотреть на пол. Бывший у нее в руках хрустальный бокал разлетелся на мелкие осколки, и каждый кусочек стекла, словно кровью, был запачкан красным вином.

Она посмотрела на мужа. Он молча направлялся к ней, пугая своим видом и глазами, выпученными от вожделения.

Он навис над ней и стал срывать руками ее одежду.

Кэтрин проснулась от ужасной головной боли. Приподняв голову, она застонала. Подушка под головой была твердой, не та, на которой она всегда спала. Пространство вокруг казалось каким-то огромным, было холодно и сыро. Кровать также была не ее. Где-то снаружи шел дождь, даже не дождь, а ливень.

Она с трудом и постепенно открыла глаза. Давила темнота, словно она ослепла. В голове стучало. С трудом вытащив руку из-под одеяла, она еле удержала ее на весу. Дотронувшись рукой до головы, Кэтрин смогла убедиться, что голова цела и нормального размера, но прикосновение отдалось в ней новой нестерпимой болью. Холод сковал руку, плечо, грудь, забрался под одеяло. Все это было очень странно, но она пока была не в состоянии ни о чем думать.

Но потом она поняла: на ней не было одежды, она была под одеялом голой и поэтому так замерзла.

Память восстанавливалась. Башня. Жиль. Разлитое вино.

Таблетки в вине, другого объяснения не было. Она много раз читала подобное в газетах, о молодых людях, побывавших в сомнительных кварталах Нового Орлеана и принужденных выпить мерзкую жидкость, от которой они потом теряли сознание. Кто-то приходил в себя в темных закоулках и без денег, а кто-то оказывался на полубаке какого-нибудь корабля на другом конце земли.

Жиль. Почему он сделал это? Чего он этим пытался добиться?

Конечно же, без сознания она оказалась беспомощной. Он сорвал с нее одежду. А что еще он делал? Что он позволил себе с ней сделать?

Кэтрин попыталась сесть. Она словно поднималась из-под каменной стены, пытаясь снять с себя одеяло. Слабость вызвала тошноту. Еле-еле преодолев ее, она сползла с кровати и села у подножия, откинув голову на матрац. Она дрожала от слабости и от холода. Башня. Она все еще была в башне. Она не ослепла, просто здесь не было света. Его-то и днем было очень мало, не говоря уже о дождливой ночи.

Сколько времени она здесь? Где были все? Они уехали без нее? С большими усилиями она стала на ноги. Волосы расплелись и окутали обнаженное тело. Понемногу она приходила в себя, прислушалась, все ли с ней в порядке. Внутри ничего не болело, не раздражало. Кровоподтеков не было. Жиль, слава богу, ничего с ней не сделал, только сорвал одежду.

Почему? Почему он вдруг решился на это? Наверное, только чтобы испугать и унизить ее, так было легче подчинить ее себе. А где же он сам? Где остальные? Все уехали, оставив ее одну?