Рафаэль Сабатини - Лето Святого Мартина
Мариус рассмеялся и встал, оттолкнув назад кресло, в котором сидел.
— Мадам, — проговорил он, — нельзя же все время думать только о том, как нам могут помешать, и ожидать худшего. Успокойтесь. Ее охраняет Жиль. Каждую ночь он спит в ее прихожей. Он самый надежный из людей Фортунио. Он неподкупен.
Вдова задумчиво улыбалась, устремив глаза на огонь. Внезапно она взглянула ему в лицо.
— Бертольцу доверяли не меньше. Но она сумела подкупить его одним лишь обещанием вознаграждения, если он доставит письмо королеве и ей удастся вырваться отсюда. Разве то, что случилось с Бертольцем, не может случиться с Жилем?
— Можно менять часовых каждую ночь, — вставил сенешал.
— Да, если знать, кто неподкупен, кому можно верить. А так, — она пожала плечами, — это только даст ей возможность подкупать их одного за другим, пока все они не будут готовы действовать сообща.
— Но зачем вообще ей нужен часовой? — с некоторой долей здравого смысла спросил Трессан.
— Чтобы отпугнуть возможных предателей, — ответила она ему, на что Мариус улыбнулся и покачал головой.
— Мадам никогда не перестает видеть все в черном цвете, месье.
— Что говорит о моей мудрости. Люди нашего гарнизона — наемники. Они сохраняют нам верность лишь потому, что мы им платим. Но им известно, кто она и каково ее состояние.
— Жаль, что у вас нет человека, который был бы слеп и глух, — полушутя сказал Трессан. Но Мариус, внезапно став серьезным, внимательно взглянул на него.
— Как раз такой у нас и есть, — промолвил он. — Я вам говорил, что вчера Фортунио завербовал этого итальянца. Он не осведомлен ни о ее богатстве, ни о том, кто она такая, а если и узнает, то не сможет с ней общаться, поскольку он не знает французского, а она — итальянского.
Вдова хлопнула в ладоши.
— Это то, что нам надо! — вскричала она.
Но Мариус, то ли ей в пику, то ли не разделяя ее энтузиазма, ответил:
— Я доверяю Жилю.
— Да, — передразнила она его, — ты доверял и Бертольцу. Но если ты так веришь Жилю, пусть остается он, не будем больше об этом.
Упрямый юноша последовал на этот раз ее совету и сменил тему, переключившись на беседу с Трессаном о каких-то тривиальных делах, касающихся деятельности сенешала.
Но мадам с чисто женской логикой вернулась к предмету, который сама же предложила оставить. И Мариус отнесся к этому достаточно серьезно, хотя внешне казался подчеркнуто безразличным. В конце концов они послали за рекрутом.
Фортунио, которого Гарнаш знал как Сангвинетти, привел новобранца. Это был высокий, стройный человек с очень смуглой кожей и черными шелковистыми волосами, короткими локонами закрывающими шею и уши, и с пышными черными усами, придававшими ему вид отъявленного злодея. Его щеки и подбородок покрывала густая многодневная щетина; он прятал глаза, но, когда он вдруг поднял их, оказалось, что их темно-голубой цвет странно контрастирует с его смуглостью.
На нем был потрепанный камзол, а его ноги вместо чулок были обвязаны грязными тряпками, перехваченными крест-накрест также грязными подвязками от лодыжек до колен. Пара деревянных башмаков служила ему обувью, и из одного торчал наружу пучок соломы, набитой, без сомнения, для того, чтобы башмак был по ноге. Он сутулился и шаркал при ходьбе. Тем не менее имел шпагу в потертых ножнах, свисавшую с потрепанного кожаного пояса.
Мадам с интересом разглядывала его. Привередливый Мариус прищурился. Сенешал с любопытством сверлил итальянца близорукими глазками.
— Не думаю, что видел когда-либо мерзавца грязнее, — сказал он.
— Мне нравится его нос, — спокойно произнесла мадам. — Это нос отважного человека.
— Он напоминает мне нос Гарнаша, — рассмеялся сенешал.
— Вы льстите парижанину, — отозвался Мариус.
Рекрут между тем стоял и вежливо улыбался собравшимся, чуть обнажая ряд хороших зубов, с терпеливым и почтительным видом человека, чувствующего, что его обсуждают, но не способного понять смысл разговора.
— Ваш соотечественник, Фортунио? — усмехнулся Мариус.
Капитан, по открытому лицу которого никто бы не догадался, что в его груди бьется сердце отъявленного негодяя, с улыбкой отверг это предложение.
— Едва ли, месье. Баттиста родом из Пьемонта.
Сам Фортунио был из Венеции.
— Думаешь, на него можно положиться? — спросила мадам.
Фортунио пожал плечами и развел руками. Он не привык чрезмерно доверять людям.
— Он старый вояка, — ответил он. — В неаполитанских войнах[26] он носил пику. Я его допросил как следует, и все, что он ответил, — правда.
— А что привело его во Францию? — спросил Трессан.
Капитан опять улыбнулся и вновь выразительно пожал плечами.
— Чрезмерная проворность клинка, — объяснил он.
Они сказали Фортунио, что намерены поставить Баттисту часовым вместо Жиля, поскольку полное незнание итальянцем французского языка гарантирует его верность. Капитан охотно согласился. Это было мудрое решение. Итальянец теребил свою изношенную шляпу, опустив глаза долу.
Вдруг мадам обратилась к нему по-итальянски, который немного знала. Она просила его рассказать о себе, кто он и откуда прибыл. Итальянец очень внимательно, временами с очевидным затруднением, слушал вопросы, устремив глаза на ее лицо и чуть наклонив голову вбок.
Фортунио постоянно вмешивался, разъясняя невежественному пьемонтцу смысл вопросов маркизы. Тот отвечал низким хриплым голосом, с пьемонтским акцентом, проглатывая слова, и мадам часто обращалась к Фортунио за переводом.
Наконец она отпустила обоих, приказав капитану проследить, чтобы итальянец вымылся и оделся более прилично.
Часом позже, когда сенешал отбыл домой в Гренобль, сама мадам в сопровождении Мариуса и Фортунио провела Баттисту в апартаменты наверху, где мадемуазель содержалась теперь почти как в тюрьме.
Глава XI. ТЮРЕМЩИК ВАЛЕРИ
— Дитя мое, — сказала вдова, и ее глаза остановились на Валери с выражением заботливой нежности, — почему ты не хочешь стать благоразумной?
Постоянные размышления о том, что Гарнаш остался на свободе и направился в Париж, чтобы отомстить за нанесенные ему оскорбления, возымели некоторый дисциплинирующий эффект на вдову. Она привыкла говорить, что готова драться с кем угодно во Франции, и теперь ее слова грозили стать реальностью, если Гарнаш вернется осаждать Кондильяк. Но столь не свойственные ей мысли о последствиях и о том, чего это будет стоить, вынудили мадам переменить тон и обратиться к нежным увещеваниям.
Девушка подняла глаза на вдову. В них читалась скорее насмешка, чем удивление. Они стояли в прихожей апартаментов Валери; неподалеку на своем посту расположился рекрут Баттиста, казавшийся теперь чуть более чистым, чем накануне, но все же недостаточно опрятным для дамской прихожей. Он флегматично опирался о подоконник, устремив глаза на далекие воды Изера, отливающие тусклым медным блеском в вечерних лучах заходящего октябрьского солнца. Вид его был отсутствующим, взгляд — задумчивым, и он, казалось, совершенно не реагировал на поток слов непонятного для него языка.
