Сьюзен Виггз - Прими день грядущий
Пока шло обсуждение, Женевьева пристально наблюдала за Рурком, который, насупившись, задумчиво прислушивался к разговору.
– Ты же не собираешься присоединиться к восставшим? – осторожно спросила у него девушка.
Рурк рассмеялся, запрокинув назад голов:.
– Дженни, девочка, да я даже не знаю дороги в Новую Англию. Война уже закончится, пока я туда доберусь.
Одобрительный смех собравшихся убедил Женевьеву, что большинство мужчин придерживаются того же мнения.
Веселье продолжилось с новой силой. Затем все уселись за столы, чтобы отведать приготовленные женщинами яства. После ужина дети устроились на одеялах возле костра, а взрослые и не думали умерять пыла в танцах.
Только когда выглянула большая круглая луна, общество начало понемногу редеть. Люди расходились по домам, посадив детей в повозки или унося их на руках.
Преподобный Карстерс тоже поднялся, слегка пошатываясь, и получив тычок от своей полнотелой супруги, пробормотал:
– Пора идти, – он достал из кармана часы, прищурившись, посмотрел время: – Господи, уже воскресенье!
С этими словами Карстерс сгреб в охапку свою маленькую дочку Джейн и поплелся домой, подгоняемый нравоучениями миссис Карстерс.
Рурка немало позабавила эта сцена. Он добродушно рассмеялся и протянул к костру длинные ноги.
– Хороший человек Карстерс. Представляешь, заставляет меня каждую неделю ходить в церковь.
– Я вижу, ты уже стал совершенно своим в Дэнсез Медоу, – заметила Женевьева.
Рурк вопросительно взглянул на девушку:
– А ты?
– Мне здесь нравится больше, чем в Лондоне, я чувствую себя частью этой земли, – призналась Женевьева. – Но я все еще чужая в Дэнсез Медоу, Рурк. Я слишком непохожа на других женщин. Я никогда не смогу спокойно сидеть с ними, шить одеяла или слушать проповедь.
– Нужно попробовать, девочка. Возможно, ты найдешь себе занятие по душе.
– Я уже нашла, Рурк. Мне нравится выращивать табак, и у меня это хорошо получается.
– Но ты ведешь слишком одинокую жизнь на своей маленькой плантации.
– У меня есть Гринлифы, – возразила Женевьева. – Больше мне никто не нужен, – под пристальным взглядом Рурка она опустила глаза и теперь слишком внимательно рассматривала свои руки.
– Это в самом деле так, Дженни? – мягко спросил он.
– Конечно.
– Но ты слишком молода для вдовы, девочка. Ты не думала о том, чтобы снова выйти замуж?
Женевьева почувствовала, как на миг перехватило горло. Что-то подсказывало ей, что не стоит вести с Рурком Эдером этот разговор. Рурк обладал поистине сверхъестественной способностью обнажать все эмоции, заставлял чувствовать себя слабой и беззащитной.
– Я хочу, чтобы все осталось так, как оно есть, – осторожно сказала девушка. – Мне не нужно, чтобы мужчина распоряжался моей жизнью.
Рурк приподнял пальцем ее подбородок и приблизил к ней свое лицо.
– Почему ты не смотришь на меня, произнося эти слова, Дженни? – спросил он.
– Потому что ты начнешь спорить со мной, а я не хочу этого, – упрямо прищурив глаза, ответила Женевьева.
– Ты боишься проиграть спор?
– Может быть, может быть и так, Рурк.
Лютер Квейд с преувеличенной любезностью помог Женевьеве выйти из лодки, галантно поддерживая ее под руку, словно знатную леди, путешествующую на борту своей яхты. Девушка весело рассмеялась.
– Завтра я буду готова в обратный путь, – пообещала она, легко ступая на пристань. – Мистер Ферт никогда не затягивает деловых встреч.
Женевьева решительно направилась мимо таможни к конторе табачного комиссионера, с интересом осматривая город, который располагался в устье реки Йорк и одно время считался самым крупным на Чиспике портом, торгующим табаком. На его холмах сохранялись великолепные дома, построенные купцами и судовладельцами и соперничавшие с богатейшими европейскими дворцами.
Взгляд девушки задержался на красивом двухэтажном особняке Томаса Нельсона. Он гордо возвышался над городом и был построен так, что перед ним веером раскинулось все побережье.
Однако красота этого шумного города не привлекала Женевьеву: слишком горький осадок оставили в ее душе годы жизни в Лондоне. Куда милей ей казалась отдаленность округа Олбимарл, в сонной тишине которого можно было услышать, как в амбарах шуршат соломой кошки, устраиваясь спать.
Тем не менее, Женевьева не возражала против редких визитов в город, особенно по такому случаю. Сегодня ей предстояло получить деньги за свой первый проданный урожай табака.
Со щеками, горящими от январского холода, она буквально ворвалась в контору мистера Ферта и, даже не останавливаясь, чтобы поздороваться, с ходу спросила:
– Вы видели наш табак, мистер Ферт? Каждый фунт прошел проверку на водопадах по дороге сюда. Интересно, что вы думаете об этом?
Ферт изо всех сил старался не позволить улыбке нарушить обычную серьезность своего лица, но Женевьева видела, что в уголках рта под большими усами прячется веселье.
– Я думаю, миссис Калпепер, – многозначительно произнес он, – что 1776 год будет очень удачным для вас.
Притворяясь совершенно безразличным, Ферт открыл стоявший возле стола железный сундук, достал оттуда тяжелый матерчатый мешок и положил его перед Женевьевой.
– Твердая валюта? – выдохнула она, не смея даже дотронуться до мешка.
– Да, и причем весьма приличная сумма. В Индис мне удалось совершить выгодную сделку с одним французом. На следующей неделе я снова собираюсь отплыть туда. Кстати, для вас, в виде исключения, – никаких банкнот. В наши дни они даже не стоят бумаги, на которой печатаются.
– В наши дни, мистер Ферт? – недоуменно спросила Женевьева.
– Идет война, милая. Возможно, в Дэнсез Медоу этого и не замечают, но в первый день нового года Британские войска сожгли Норфолк.
Девушка в отчаянии закрыла лицо руками:
– Норфолк! Это значит, что бои идут все ближе к Вирджинии?
– Я вовсе не собираюсь пугать вас, миссис Калпепер, – быстро проговорил Дигби Ферт. – Но лучше заранее приучить себя к мысли, что все тринадцать штатов скоро будут охвачены войной.
В течение всей зимы Женевьева встречала в газетах сообщения о том, что в вирджинском Национальном собрании нашлось несколько смутьянов, призывающих к независимости. Однако тогда она не придала этому никакого значения, приняв за политическую игру. Но упоминание о том, что на земле Вирджинии уже идут бои, заставило ее по-иному взглянуть на события.
– Что же будет? – тревожно спросила Женевьева.
Массивный шотландец неопределенно пожал плечами:
– Трудно сказать. Сначала обе стороны предполагали, что все закончится в считанные месяцы, но, судя по всему, теперь этому не видно конца. Патриоты – упрямый народ. Они не уступят ни дюйма, но и парламент будет стоять на своем.
