Маргарет Пембертон - Лев Лангедока
Рафаэль не сомневался, что Мариетта разыгрывает из себя простую крестьяночку намеренно. Это позволяет ей показывать длинные, стройные ноги, задирая повыше юбки, когда она расхаживает по дорожкам палисадника возле кухни, а ножки у нее, надо прямо сказать, весьма эротичные. Манера одеваться просто дает ей возможность свободно распускать великолепные золотые волосы, ниспадающие волнистыми прядями до талии.
Рафаэль де Мальбре усмехнулся. Его ни на минуту не обманула деланная простоватость Мариетты. Она была настолько же рассчитанной на возбуждение чувственности в мужчинах, как драгоценности и парчовые наряды куртизанок. И гораздо более интригующей и успешной.
— Весьма достойное занятие, — произнес Рафаэль де Мальбре с подчеркнутой любезностью. Теперь ясно, решил он про себя, при каких обстоятельствах Леон познакомился со своей любовницей. — Быть может, вы позволите мне сопровождать вас?
— Не думаю. — Мариетта не удержалась от улыбки, окинув взглядом светло-серый шелковый наряд Рафаэля. — Сарацин не тот конь, на котором можно скакать в столь изысканном костюме, как у вас, месье.
— Сомневаюсь, что Сарацин сейчас в стойле, — возразил Рафаэль самым беспечным тоном, бросив через плечо Мариетты взгляд в дальний угол конюшни, в чем особой необходимости не было: он и без того знал, что вороного жеребца Леона в стойле нет, хозяин уехал на нем на свидание со своей трепетной возлюбленной.
— Это не имеет особого значения, месье, — пожав плечами, сказала Мариетта. — Дороги Лангедока неровные и очень пыльные. Мужчинам приходится ездить по ним верхом в бриджах из плотной ткани, а не в шелках или атласе.
— Мужчина не нуждается ни в чем особенном для того, чтобы любить, — глухим, срывающимся от страсти голосом произнес Рафаэль, привлекая Мариетту к себе и прижимаясь губами к ее губам.
Мариетта яростно воспротивилась ласке, но при всем своем дендизме Рафаэль был молод и силен, и она не смогла высвободиться из его объятий. Он раздвинул языком ее губы и жадно коснулся им ее языка.
Сарацин был уже оседлан и ждал возле подъемного моста, когда Леон отправится на утреннее свидание в Лансер. А Леону пришлось вернуться в конюшню за хлыстом, который он со злости швырнул на землю, когда приехал из Монпелье в сопровождении герцога и Рафаэля, ставших тогда невольными свидетелями того, как он и Мариетта сражались с проклятой козой.
Во дворе у конюшни Леон внезапно застыл на месте, лицо его словно окаменело, только на скулах играли желваки, а руки он сжал в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Рафаэль его не заметил — он наконец-то прижал к себе Мариетту всем телом и продолжал свой поцелуй; Мариетта изо всех сил уперлась руками ему в грудь, пытаясь высвободиться. Она тоже не видела и не слышала ничего вокруг себя.
Леон повернулся и пронесся через весь замок с таким выражением лица, что его мать, которая куда-то шла своей неуверенной походкой, остановилась в полном изумлении. Леон же вскочил в седло, пришпорив беднягу Сарацина с ненужной силой, а губы его сложились в жесткую, прямую линию, знакомую лишь его противникам в сражениях.
— Маленькая шлюха, — буркнул он себе под нос и с силой ударил Сарацина хлыстом.
Когда она отвергла его авансы ночью в амбаре, это лишь сделало его желание более пылким. И не она ли добилась успеха? Она здесь, поселилась в Шатонне; она подружилась с его матерью и стала настоящей хозяйкой в доме. Но если бы не он, пришлось бы ей скитаться по улицам Тулузы в одиночестве, без денег и без крыши над головой.
— Дьявол ее побери! — прорычал Леон, быстрым, решительным шагом входя в дом усопшего управителя Лансера. Все, что ему надо, — это один день соколиной или обычной охоты, один день в седле! Какое ему дело до того, что похотливая девчонка, с которой он знаком всего несколько недель, бесстыдно отдастся де Мальбре? Его чувства вовсе не с ней. Да будь она проклята, чего она стоит по сравнению со всем, что ему поистине дорого!
Элиза заметно вздрогнула, когда Леон переступил порог ее гостиной: черные брови угрожающе сдвинуты, он скорее похож на демона из ада, чем на нежного возлюбленного. Что случилось? Что могло привести его в такое скверное настроение? Может, она сделала что-нибудь не так? Или, наоборот, не сделала?
Руки Элизы беспомощно затрепетали. Если бы герцог был здесь, он успокоил бы ее и утешил, но герцог уедет в Версаль после ее свадьбы, и ей тогда не к кому будет обратиться…
Элиза ощутила слабость, ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок, однако вовремя вспомнила, что Леон терпеть не может дам, которые терзают себя из-за сущих пустяков.
Она улыбнулась дрожащими губами в надежде, что это доставит ему удовольствие. Ох, что угодно, лишь бы он не выглядел таким разгневанным, таким воинственным. Ей припомнились рассказы об отваге ее будущего мужа на полях битвы и о том, что однажды он убил кого-то на дуэли.
В эту минуту вид у него был такой, будто он намерен убить еще кого-то.
Леон нетерпеливо мерил шагами гостиную Элизы. С тех пор как он вернулся домой, его ухаживание за невестой происходило либо в стенах этой красиво убранной комнаты, либо — за ее стенами — на террасе. А ему нужны физические упражнения. И свежий воздух.
— Давайте съездим на соколиную охоту. Я приобрел кречета специально для вас.
Элиза побледнела.
— Боюсь, что из меня получится неудачная спутница…
— Чепуха! — Леон подавил раздражение и одарил Элизу ослепительной улыбкой. — Ведь ради этого я и вернулся в Шатонне… ради того, чтобы ездить на охоту вместе с моей любимой.
— Но я…
— Послушайте. — Леон помог Элизе встать с кресла. — У меня есть лошадка, очень добрая и спокойная, она слушается малейшего движения поводьев. Давайте совершим верховую прогулку, уедем подальше от чужих глаз. — С этими словами он обнял и поцеловал Элизу.
— Я не смогла бы, — проговорила она еле слышно, высвободившись из его объятий. — Я не умею ездить верхом, а тем более охотиться. — Она побледнела. — Что, если просто совершить небольшую прогулку в карете?
Леон глубоко вздохнул, призвав на помощь каждую унцию силы своего самообладания. Прогулка в карете! Для него, Льва Лангедока! Самого смелого всадника и охотника во Франции!
Неимоверным усилием воли он заставил себя улыбнуться, взял руку Элизы в свою и поцеловал.
— Простите меня, Элиза, я в дурном настроении, но мне не следовало обрушивать его на вас. Будет лучше, если я проедусь сегодня верхом в одиночку.
— О да! — поспешила согласиться Элиза, но тут же пожалела об этом, надеясь, что ее восклицание прозвучало не слишком радостно и что Леон не примет его как желание отделаться от него.
