Этель Стивенс - Прекрасная пленница
Конраден вышел навстречу молодому человеку.
– У вас вид усталый, – заметил он, здороваясь с ним. – Уж не влияет ли плохо на ваше здоровье наш климат? Даже южане с трудом мирятся с Тунисом в периоды, когда дует сирокко. Не забывайте принимать по утрам хинин.
Риккардо улыбнулся. Теперь, после его ночного приключения в Карфагене, в нем сильнее прежнего говорило странное чувство к этому человеку: какое-то непроизвольное влечение, близкое в то же время к ненависти.
Конраден как будто угадал его невысказанную мысль: совсем особенное выражение появилось в его холодных голубых глазах, когда он встретился взглядом с Риккардо. Казалось, что он читает в душе юноши.
Они сидели в той же роскошно отделанной комнате, со стенами, выложенными прохладным узорчатым кафелем, и с толстыми коврами на полу. В комнате носился запах благовонных курений, и Риккардо заметил в одном из углов зеленую глиняную жаровню, в которой еще тлели угли.
За столом прислуживал английской выправки слуга. Конраден заводил речь о всевозможных новостях дня, начиная с прихода в Тунис французского флота и кончая беспорядками в Марокко. Риккардо казалось, что он старается выведать его мнения.
Затем Конраден осведомился о здоровье Сицио Скарфи: кто-то говорил ему, пояснил он, будто здоровье синьора Скарфи оставляет желать лучшего.
– Он не совсем хорошо себя чувствует, – отвечал Риккардо, – ничего серьезного, нервы расходились… – И добавил лукаво: – У нас был в доме другой больной, которого привезли вы сами.
Было мгновение, когда на лице Конрадена отразилось замешательство, – так, по крайней мере, показалось Риккардо, – но он только переспросил:
– Я сам?
– Вернее говоря, ваш двойник, Си-Измаил.
– А кто же был этот больной?
– Мой родственник Сан-Калогеро. Си-Измаил подобрал его почти умирающим и привез к нам.
– Ему лучше, надеюсь?
– Настолько, что он уже собирается приняться за работу. В Эль-Хатере, близ Керуана, говорят, производятся интересные раскопки.
– Да, я читал в газетах.
Немного погода, Конраден спросил:
– А как ваша работа в конторе? Довольны вы? Возможно, что вам придется впоследствии взять на себя ведение всего дела…
– Пока нет никаких данных предполагать это, – осторожно ответил молодой человек.
– Деловая жизнь, пожалуй, покажется вам скучной, – небрежно бросил его собеседник. – Вас манят приключения, не так ли? Впрочем, приключения случается переживать и в Тунисе… даже на улице Каира.
Риккардо едва заметно вздрогнул, но по лицу его хозяина ничего нельзя было прочесть.
– Одними приключениями не проживешь, – был банальный ответ. – Рано или поздно приходится жениться и осесть на место. Да, кстати, – перевел он разговор, – я хотел бы посмотреть тунисную свадьбу.
– Немного бы увидели: несколько мулов, навьюченных предметами домашнего обихода, и несколько мужчин в парадных одеждах; женщины бывают закрыты покрывалами.
– Ох, эти покрывала, – вздохнул Риккардо. – Они каждую женщину превращают в загадку.
– У ваших соотечественников очень превратные понятия о мусульманской женщине. Говорят, будто она бесправна, терпит побои, будто любовь на Востоке – одна только чувственность. – Он рассмеялся. – Аскетическое христианство игнорировало половую жизнь или поносило ее. Брак именовался таинством, а семейная жизнь представляла собой сплошное кощунство. Восток же чтит пол, чтит материнство и с ним вместе – саму жизнь.
Риккардо слушал, наполовину лишь понимая. Этот человек как бы гипнотизировал его.
Было уже поздно, когда он вышел от Конрадена, и он невольно задержался на узкой улице, думая – не покажется ли карета с пунцовыми занавесками. Но не было кареты, не слышно было звона браслетов. Лишь два рослых офицера-зуава, сильно подвыпившие, возвращались из казино. Шел мелкий дождь. Воздух был теплый, как в оранжерее. Избегая авеню де Франс, Риккардо свернул в боковую улицу, как вдруг у него появилось ощущение, будто кто-то идет за ним следом. Он остановился. Никого. Остановился снова. На этот раз неприглядного вида мальчик-араб закуривал папироску на полпути от последнего перекрестка. Бурнус из верблюжьей шерсти был ему очевидно велик, и в руках он держал корзину. Риккардо продолжал свой путь, не обращая на него внимания, но подойдя к следующему углу, обернулся и увидел, что мальчик-араб, подобрав полы бурнуса и держась в тени у самых стен, бегом догоняет его. На этот раз сомнений быть не могло. Этот проходимец следит за ним. Риккардо прижался за углом, и мальчик попал прямо к нему в объятия.
– Пустите меня! – пронзительно закричал он на довольно сносном французском языке.
Риккардо крепко держал малого. Из-под складок бурнуса блеснул стальной клинок.
– Я ничего дурного не делал, – скулил мальчик.
Риккардо вырвал у него из рук кинжал.
– Идем в полицию. Арабской голытьбе не разрешается носить оружия.
– Нет, нет! – торопливо зашептал мальчик. – Я не могу. Я друг вам. Я знаю ваше имя – Риккардо Бастиньяни. Меня послали. Мне надо передать вам кое-что, но я боялся… посреди улицы. Пустите мою руку, я достану…
Риккардо отпустил левую руку мальчика, и тот пошарил у себя на груди под складками бурнуса. При этом на Риккардо пахнуло запахом, от которого кровь бросилась ему в лицо, – резким, пряным запахом, который распространяла вокруг себя Мабрука. Мальчик протянул ему бледно-желтый конверт.
– Теперь пустите меня, – капризно сказал он, – вы делаете мне больно.
Охваченный подозрением, Риккардо сорвал с головы мальчика капюшон бурнуса, совершенно скрывавший его лицо. Показалось густое покрывало.
– Мабрука! Вы! – воскликнул он.
Она тотчас перестала притворяться и заговорила своим обычным голосом.
– Да, я. Письмо от меня. Отпустите меня. Я боюсь, чтобы меня не увидели… с вами.
– Не отпущу. Такой случай в другой раз не представится. Пойдем со мной. Я достану карету, мы опять поедем в Карфаген, Мабрука, на одну эту ночь. – Он говорил, как в лихорадке.
– Я не могу, – возразила она. – Это была безумная затея. Я и без того зашла с вами дальше, чем нужно. Отпустите меня.
– Нет, выслушай меня, Мабрука. Мне надо видеть тебя сегодня. Я не хочу быть обманутым снова. Клянусь, если ты не пойдешь со мной, я не отдам тебя в руки первого попавшегося блюстителя порядка. Выбирай.
Она задумалась.
– Вы живете в доме номер тридцать четыре по улице Медресе эс-Слимания?
– Да.
– Комната ваша выходит на улицу или во двор?
– Во двор.
– На верхнем этаже?
