Елена Арсеньева - Разбитое сердце Матильды Кшесинской
– Я хочу посмотреть на твои ноги, – шепнул он. – Хочу их потрогать, понимаешь? Хочу потрогать у тебя между ногами. Хочу узнать, что там. Можно?
Маля слабо кивнула, и осмелевшие руки Ники резко вздернули ее юбки.
– Черт! – тут же прошептал он разочарованно. – Да ведь ты уже в трико!
Ох, Маля совершенно забыла, что она уже вполне одета для спектакля! То есть была вполне одета, а сейчас лишь наполовину.
– Я сниму трико, – прошептала она. – Если ты хочешь, я сниму!
– Нет, – резко выдохнул он. – Это долго. Кто-нибудь притащится. Иди сюда!
Он резко вздернул ее с диванчика и, подхватив, посадил на край стола. Сильным движением раздвинул ноги, смял пышные юбки и встал вплотную. Прижался к ней и принялся тереться о ее бедра своими. Маля ощущала, как что-то твердое вжималось в ее прикрытое трико лоно, и от этих движений оно наполнялось влагой нетерпения. Желание охватило ее – совершенно неизведанное, томительное, неодолимое чувство…
А бедра Ники становились все более твердыми. Казалось, в нее тычется палка.
«Бросить палку… – пронеслось невнятное воспоминание. – Так вот что это такое!»
Блаженство подступило вдруг, скрутило тело сладостной судорогой – и медленно отпустило.
Маля открыла глаза и увидела бледное, покрытое испариной лицо Ники. Он покачал головой, улыбнулся.
– Это не совсем то, но очень хорошо, очень сладко, – прошептал Ники. – А тебе?
Она слабо кивнула, все еще ловя эхо наслаждения, которое блуждало между ее раздвинутыми ногами.
– О боже! – вдруг воскликнул Ники негромко. – Сюда идет отец! Я слышу его голос за окном! Он не должен меня видеть!
Он чуть раздвинул шторы и подождал секунду, а потом отодвинул их и распахнул окно. Мгновение – и перескочил через подоконник на улицу.
Обернулся с выражением напроказившего мальчишки:
– Я хочу твою фотографическую карточку. У тебя есть? Передай мне с Волковым! Увидимся, когда вернусь! Слышишь? Я вернусь!
Маля растерянно кивнула. Почему он вдруг заговорил о карточке? А у нее совершенно нет ничего приличного! Она так ужасно выглядела на своей последней карточке! Ну ничего, она снимется быстро, быстро…
Вдруг воспоминание о только что испытанном блаженстве ударило, как солнце – в глаза. Ощущение счастья было почти невыносимым!
Стук в дверь заставил ее испуганно подскочить.
– Мадемуазель Кшесинская, здесь государь, он ищет наследника, – послышался встревоженный голос Волкова.
Маля торопливо повернула ключ:
– Его здесь нет.
– Его здесь уже нет, – хмыкнул Волков, цепким взглядом окинув ее туалет. – И где он? В окошко выпрыгнул?
Маля кивнула, еле удерживаясь от поистине гомерического смеха.
А Волков не собирался сдерживаться: он расхохотался во весь голос и тоже выскочил в окно, совершенно как Ники.
Побежал было по дорожке, но обернулся:
– Эй, приведите себя в порядок, вы совершенно растерзаны! И вот здесь, вот здесь прикройтесь! – Он ткнул пальцем в шею и исчез за поворотом дорожки.
Маля кинулась к зеркалу, с восторгом и ужасом отыскивая на шее след пламенного поцелуя. Она едва успела застегнуться и завязать ленточки на корсаже, как дверь снова распахнулась.
На пороге стоял государь.
Маля нырнула в реверансе, с ужасом думая о том, что шею так и не прикрыла и алый след виден всякому глазу.
Нет, лучше не подниматься!
Она так и оставалась полусклоненной, чувствуя спиной тяжелый взгляд императора.
– Моего сына здесь нет? – спросил он, и Маля, не разгибаясь, покачала головой.
– Что ж вы тут делали? – спросил он вдруг насмешливо. – Небось вовсю кокетничали?
И хлопнул дверью, уходя, но Маля осмелилась разогнуться, только когда его тяжелые шаги совсем стихли.
Кокетничали! Ах, если бы он только знал!
В те дни всякий желающий мог бы прочесть в дневнике Ники:
«10 июля, вторник: был в театре, ходил на сцену.
17 июля, вторник: Кшесинская 2-я мне положительно очень нравится.
30 июля, понедельник: Разговаривал с маленькой Кшесинской через окно.
31 июля, вторник: После закуски в последний раз заехал в милый Красносельский театр. Простился с Кшесинской.
1 августа, среда: В 12 часов было освящение штандартов. Стояние у театра дразнило воспоминания».
Вот что он писал тогда, в те чудные летние дни, накануне отъезда в кругосветное путешествие.
Убирая тетрадь в ящик стола, он вдруг вытащил прошлые свои дневники, те, которые вел двумя годами раньше, и от нечего делать перелистал.
«18 января 1889 года, Санкт-Петербург.
На катке еле-еле выгребали против ветра. После чаю поехали с Папа на Варшавскую станцию в мундирах. Встретили дядю Louis, Эрни и Аликс [12]. Она очень выросла и похорошела…
19 января.
Не знаю, чем объяснить, но на меня нашло какое-то странное настроение, не то грустно, не то весело!
22 января.
Обедали с фамилией и Гессенскими. Аликс сидела напротив меня…
30 января.
На катке очень возились с тетей Эллой и Аликс. После закуски поехали с Папа и Мама в «Микадо», где очень веселились и смеялись.
3 февраля.
Съезжали с гор с тетей Эллой и Аликс. После чаю она пришла к нам, показывали свои комнаты.
14 февраля.
Был в очень возбужденном состоянии духа, не знаю уж, по какой причине…»
Ники вздохнул, вспомнив свои мечты об Аликс, мечты, которым так и суждено, наверное, остаться несбыточными, и закрыл было тетрадку, но из нее выпал листок. Это было письмо от Елизаветы Федоровны, «тети Эллы», сестры Аликс:
«Дорогой Ники, я целый день все думала и думала о нашем разговоре, и твоя записочка, которую я только что получила, доставила мне такую радость, сердечно благодарю, – конечно, я рассказала Сергею, но никто больше ни слова не узнает. Знаешь, мне говорили, что если человек усердно молится в церкви, которая должна быть освящена, то Бог услышит его молитвы – так вот, я молилась в Иерусалиме и в доме Павла за вас обоих, чтобы вы оказались вместе и любили друг друга, – я написала сегодня Аликс, но мы вчера с тобой долго беседовали и о ней тоже говорили и что ты вспоминаешь с таким восторгом об ее приезде зимой и радости встречи с ней, и спросила, могу ли передать от нее тебе добрые пожелания. Я не осмелилась сказать более ясно, ты сделаешь это когда-нибудь – даст Бог, все пойдет хорошо. С верой и любовью можно многого добиться, и если они у тебя есть, все будет к лучшему.
Множество раз нежно целуем, Сергей и любящая тебя тетушка».
