Наталия Орбенина - Незнакомец
Темнит, с иностранцами дело водит.
Матильда вытаращила глаза на дворника, сунула ему в руки рубль и пошла восвояси. Разумеется, никакой Резаков не шпион. Но что-то действительно таинственное, непонятное присутствовало в его поведении. Она не в состоянии была его постичь. Итак, непонимание и безумные траты. Нет, это не для нее.
Матильда шумно вздохнула, стремясь привлечь к себе внимание. Она хотела, чтобы Огюст оторвал свой взгляд от книги и поговорил с ней. Но Резаков не желал этого. Матильда страшно утомила его. Какая наивность с ее стороны полагать, что его интересуют только ее кошачьи прелести. Если бы не деньги, его ноги уже давно бы тут не было. Но большое дело требует больших затрат. Организация уже живет и действует. Проклятый старый мир, полный несправедливости и зла, сам заплатит за свое уничтожение. Для достижения этого все средства хороши. Приходится кривляться вокруг глупых вдовушек, изображая пылкого любовника? Но эта красотка, надо отдать ей должное, оказалась не так глупа и проста. Если не удастся выудить у нее значительную часть наследства, то хоть что-нибудь. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Любовники перебрасывались злыми взглядами. Никому не хотелось начинать ссору. И тут явилась гостья – Леокадия Манкевич. В банке ее зятя Матильда Карловна держала свои капиталы. Покойный муж Матильды, старик Бархатов, имел с. Липсицем деловые связи. В последнее время Леокадия подозрительно зачастила к Матильде, хотя подругами они не были и их знакомство было весьма поверхностным.
Вероятно, она хочет поближе познакомиться с Резаковым? Или, может быть, у них уже тайный роман, и они для остроты ощущений встречаются в ее доме? Хотя последняя мысль и носила характер не правдоподобного предположения, тем не менее, подумав так, Матильда возмутилась и оскорбилась: "Играть за моей спиной?
Крутить роман с этой девчонкой и в то же время продолжать оставаться моим любовником? Ну нет! Я не позволю насмехаться над собой!"
Леокадия повертелась немного и ушла.
Резаков тоже засобирался, что окончательно утвердило Матильду в правильности своих догадок.
– Огюст! Вы покидаете меня? Надолго?
– Я должен всякий раз давать вам отчет о том куда, с кем и зачем я иду? – раздраженно ответил Резаков.
– Вовсе нет. – Матильда вдруг сделалась совершенно спокойной. – Просто перед тем, как вы пойдете, позаботьтесь о своих вещах или, по крайней мере, скажите, куда их вам переслать.
– Вы выставляете меня вон? – ухмыльнулся Огюст.
– Мы просто расстаемся. Вот и все.
Бархатова, не подав ему руки для прощального поцелуя, выплыла из комнаты.
Ей удалось избежать страдания и слез.
«Глупая кошка! Чертова кукла! Впрочем, нам нельзя терять время даром», – с этими словами Резаков направился в «Трущобную кошку».
Глава девятнадцатая
Леокадия, обретя свободу, упивалась ролью царицы богемного мира. Сама она немного музицировала и даже кое-что сочиняла, но главный ее талант выразился в умении создавать уютный и притягательный мир для непризнанных гениев.
Ее «Трущобная кошка» располагалась на Владимирском проспекте в небольшом полуподвальном помещении. Вниз вело несколько ступенек, которые иногда становились непреодолимым препятствием для посетителей, перебравших напитков, возбуждающих творческий потенциал. Вход украшала вывеска, на которой было изображено некое существо, тощее, с голодными и злыми глазами, с клочковатой шерстью и торчащим кверху хвостом. Вероятно, по мысли художника, именно так выглядит гений, когда его картины не продаются и ему нечего есть.
Центральная зала представляла собой небольшую эстраду, обрамленную неким подобием кулис. Сбоку стоял рояль, на котором обычно громоздилась гигантская пепельница, полная окурков. Ряд столиков был постоянно заставлен бокалами и бутылками. Другие комнаты были обставлены диванами, кушетками, круглыми столиками, удобными для сеансов спиритизма и столоверчения. Между мебелью игриво виднелся нарядный кальян. На стенах красовались картины, гравюры и акварели весьма странного или сомнительного свойства Неискушенному взору тела в недвусмысленных позах, однозначные цветочные или растительные аллегории могли показаться неприличными или даже непристойными. Но это только для тех, кто мало смыслит в искусстве, кто заражен ханжеством и лицемерием по отношению к миру чувств. Ведь именно в поисках нового содержания чувственного мира, ярких способов его воплощения и рождается художник.
Именно в отсутствии всяких ненужных ограничений и состоит свобода творчества.
Круг постоянных посетителей образовался довольно скоро и почти не менялся.
Правда иногда все же зажигалась новая звезда. Тогда все трущобное сообщество приходило в большое возбуждение, предвкушая творческое соревнование.
Некоторые завсегдатаи все же добивались успеха в жизни, но не забывали прежних друзей и частенько показывались в любимом подвальчике. Потихоньку потянулись и знаменитости. Стало модным посещать «Трущобную кошку», сочинять нечто скандальное, читать новые, режущие ухо стихи, распевать антиправительственные куплеты, танцевать нагишом.
Частенько забегали репортеры газет в надежде на «жареную» сенсацию. Среди них наиболее желчным и острым пером обладал молодой журналист Иван Пепелищев. Но живость его пера питалась не только любовью к печатному слову. Он мечтал о славе литератора, но, увы, издатели игнорировали его стремления стать кумиром читающей публики. И посему он наведывался в «Трущобы» вполне на законных основаниях, все признаки несчастливой творческой судьбы явно присутствовали.
Некоторые персоны отличались особым колоритом и стали своеобразными символами заведения. Поэт 3., его бледность так пугала, что невольно приходило на ум: уж не ест ли его солитер или чахотка? Лека специально для него держала в дальнем помещении коробочку с гримом, чтобы подводить круги под глазами, и пудрой, чтобы усилить бледность, если вдруг к концу вечера все же проступит жизнерадостный румянец.
Артист Л, играл на сцене с несравненной Горской! Красивый и спесивый, он демонстрировал перед всеми роскошную кудрявую шевелюру, а дома аккуратно вешал ее на крючок. Актриса Горская, кумир публики, красавица, и ее муж, популярный писатель душераздирающих романов Извеков, иногда появлялись в подвальчике, но чрезвычайно редко.
Колоритным гостем был и артист цирка О., который появлялся всегда в длинном черном плаще и шляпе, надвинутой на брови. В руке держал тонкий хлыст. Он щелкал им по голенищам сапог, и к восторгу публики невесть откуда выкатывался крупный еж, делал стойку и показывал присутствующим лапки, украшенные маленькими золотыми колечками. За этот трюк, пользующийся неизменным успехом, зрители поили ежа и дрессировщика шампанским.
