Джо Беверли - Возлюбленная демона
– Так это все притворство, – сказал Хоук, повеселев. – Ваши шесть недель должно быть почти истекли, и ты будешь в состоянии восстановить Стейнингс. Все хорошо, что хорошо кончается.
– За исключением того факта, что я люблю ее. Вчера я взял ее в Стейнингс и понял, что это место ничего не будет значить для меня без нее рядом. Я попросил, чтобы она вышла за меня замуж, а она сказала нет. Я не готов принять этот ответ.
– Я бы сказал, что у тебя нет выбора.
– Я могу бороться. Это, по крайней мере, я умею делать хорошо.
– Проклятие, Ван, если женщина не хочет тебя, она тебя не хочет!
– Я люблю ее, и думаю, что она тоже любит меня, хотя и не хочет это признавать.
– Ты попытаешься задушить меня, если я скажу, что нас легко вводят в заблуждение в таких вещах? Если бы она любила тебя, то вышла бы замуж.
– Она думает, что имеет значение разница в возрасте. И что еще более важно, она думает, что бесплодна.
– О. У нее нет детей. Уважаю ее честность. Твой род закончится на тебе.
– Так пусть закончится! Какая к дьяволу, разница, что произойдет в мире? Но я никогда не буду убеждать ее выйти за меня замуж, пока она верит, что это правда. – Он рухнул на стул. – Дело в том, Хоук, что я не уверен, что это правда. Я не хочу вызывать ложные надежды, но хочу, чтобы на этот раз ты использовал свой талант любознательности на пользу.
Хоук остался стоять.
– Ты чертовски груб для кого-то желающего воспользоваться им.
Внезапный холод потряс Вана, приведя его в чувство.
– Боже, так и есть. – Он посмотрел на своего друга. – Ты когда-нибудь любил?
– Не думаю.
– Любовь может уничтожить здравый смысл, так же как и манеры. Именно поэтому мне нужна холодная голова, чтобы изучить интимные дела Мориса Селестина и его бастардов. – Он попробовал улыбнуться. – Как в старые добрые времена?
Хоук выдернул его со стула и приобнял.
– За прошлое, настоящее и будущее, ты идиот. Но предупреждаю, – добавил он, твердо глядя, – я расскажу тебе все, что найду – хорошее или плохое.
Ван встретил его взгляд.
– Разве ты не видишь, какая она замечательная?
– Я вижу красивую женщину с сильным характером. Она утверждает, что спасла твою жизнь, и это, вероятно, правда. Но это означает, что ты оказался уязвим для ее зрелости и силы характера. Ван, когда она впервые приехала в Лондон и флиртовала в Олмаке, мы играли, делая вид, что твой егерь – Шериф Ноттингема, и что бык отца Кона это Минотавр.
Ван расхохотался.
– О, Зевс, бедный бык! Но ты так же безнравственен, как и она, Хоук. Это не имеет значения. Поверь мне – это не имеет значения. Просто узнай правду о бастардах Селестина.
– А если она действительно бесплодна?
Ван улыбнулся.
– Тогда я, так или иначе, попытаюсь завоевать ее.
Мария нашла, что испытывает недостаток в храбрости, чтобы выйти. У нее не было желания присоединяться к компании сплетников или праздным удовольствиям, и храбрости, чтобы лицом к лицу столкнуться с вопросами об отсутствующем кольце и пропавшем женихе. Ей нужен еще один день, но не сейчас, не пока он с ней в одном доме.
Каждый день Ван рано завтракал, а потом покидал дом, возвращаясь как раз к ужину. Она присоединялась к нему за трапезой, потому что это будет слишком мелочно – оставить его и Харриетт есть одних. И, так или иначе, она жаждала этих последних небольших объедков с банкета – его вида, звука его голоса, выражения его лица всякий раз, когда их глаза встречались, боли в каждой мышце, каждой косточке при воспоминании об их любовных ласках.
Когда она и Харриетт оставляли обеденный стол, он не задерживался, но, и не присоединялся к ним за чаем в гостиной. Он удалялся в свою комнату на всю ночь, но всегда глядя на нее таким взглядом, который говорил так же ясно как слова: «Если ты присоединишься ко мне снова, то тебе будут рады». Каждую ночь у нее было свое Ватерлоо, сражение с самой собой, чтобы не принять его приглашение.
Она считала дни, оставшиеся до окончания пытки, и считала ночи, как начало вечности без него.
А потом наступила последняя ночь, последняя добрая ночь, последний взгляд через обеденный стол. Он объявил, что завтра возвращается в Стейнингс и начинает там работать.
Мария поднялась, но задержалась, одна ее рука как будто приклеилась к спинке стула. Окончательный разрыв. Она не могла вынести этого. Но должна.
Из вежливости он тоже стоял, отделенный от нее широким столом и со вкусом расположенными композициями весенних цветов. У нее было много времени для занятий флористикой.
– Я надеялся, что ты передумаешь, – спокойно сказал он. – Я испытывал желание заставить тебя. Возможно, я потерпел бы неудачу, но, так или иначе, мне удалось остановить себя. Но у меня есть слова, которые я мог бы сказать, вещи, которые я мог бы показать тебе, вещи, которые могли бы иметь значение.
Мария огляделась и поняла, что Харриетт уже ушла. Ее сердце запротестовало, забившись быстрее.
– Я не вижу как. – Слабо, но это все, чем она могла управлять. Настал абсолютный конец, она не могла смотреть правде в глаза.
– Вещи и слова могут не иметь значения, – сказал он. – Все сводится к любви. Я люблю тебя, Мария, глубоко и истинно. Я уверен в этом. Но не знаю, любишь ли ты меня достаточно, чтобы рискнуть.
Разбитое сердце было бы достаточным доказательством, не так ли? Разбитого сердца не видно.
– Что за слова, что за вещи? – прошептала она пересохшими губами.
– Туманные слова и легкомысленные вещи. Это любовь ведет подсчет. Подойди ко мне, Мария, и поговорим о любви, и возможно, мы будем бороться вместе. Иначе в этом ведь нет никакого смысла? И что бы ни случилось, я уеду завтра, если ты не попросишь, чтобы я остался.
Он вышел из комнаты: худощавый, гибкий, красивый. Ее красивый, любимый молодой демон, которого она не должна хотеть вообще, но хотела больше, чем дышать. Она выдержала, уставившись на цветы и подавляя крик: «Какие слова? Какие вещи?»
Она еще сильнее ухватилась за стул. Нельзя давать слабину. Истина есть истина. Слова не могли стереть разницу в годах. И нет вещи, способной сделать ее матку плодородной.
Но она повернулась и побежала наверх. Игнорируя Харриетт, ждущую в гостиной, она пронеслась по коридору и распахнула дверь его комнаты.
– Что за слова? Какие вещи? – выкрикнула она. – Почему ты так поступаешь? Невозможно изменить то, что есть!
Он быстро закрыл дверь, затем запер ее.
– Почему? Потому что я – Демон Вандеймен, конечно, и ты – моя последняя несчастная надежда. Ты любишь меня, Мария? Или только во мне горит этот огонь?
Она смотрела на него, сражаясь, сражаясь…
– Я люблю тебя, Ван. Но разве ты не видишь, что…
