Плутовка - Куин Джулия

— Мне уже доводилось видеть твою ночную рубашку, — заметил он, улыбнувшись, как ему показалось дружеской и платонической улыбкой.

— Я… я знаю, но… — Она беспомощно пожала плечами. — Если хочешь, я подожду в коридоре, пока ты переоденешься.

— В ночной рубашке? Пожалуй, не стоит. Я против того, чтобы делиться привилегией лицезреть тебя в таком виде с другими постояльцами гостиницы.

— Да. Правильно.

— Особенно со старой драконшей Бересфорд и всем ее выводком. По всей видимости, они направляются в Лондон и не преминут рассказать всему свету о том, что видели тебя полуголой в гостинице. Хорошо бы утром не попасться им на глаза.

Она смущенно кивнула.

— В таком случае я могу закрыть глаза. Или отвернуться.

Он поймал себя на мысли, что сейчас не самое подходящее время сообщать ей о своей привычке спать нагишом. Однако как неудобно ему будет спать в одежде. В халате было бы намного приятнее.

— Я могу укрыться одеялом с головой, — предложила Генри.

Данфорд с любопытством наблюдал, как она накрылась одеялом, образовав на кровати большой холм.

— Ну как? — приглушенно спросила она.

Он принялся расстегивать на себе одежду, сотрясаясь от смеха.

— Замечательно, Генри. Просто замечательно.

— Скажи мне, когда закончишь, — попросила она.

Данфорд быстро скинул с себя одежду и достал халат. На какое-то мгновение он стоял совершенно нагой, и сладкая дрожь пробежала по его телу при виде ее фигуры на кровати. Он тяжело вздохнул и надел халат. «Не теперь, — сказал он самому себе, — не теперь, и не с этой девушкой. Она заслуживает лучшего. Она сама сделает свой выбор».

Он туго затянул пояс на халате. Наверное, следовало оставить на себе нижнее белье, но это кресло и без того чертовски неудобно. Придется следить за тем, чтобы халат не развязался ночью, иначе она упадет в обморок при виде голого мужчины.

— Все в порядке, Генри, — сказал он.

Генри высунула голову из-под одеяла. Данфорд погасил свечи, но лунный свет пробивался сквозь тонкие шторы на окнах, и в его свете она видела мужскую фигуру в кресле. Генри затаила дыхание. Все будет хорошо, только бы он не улыбался ей. В противном случае она пропала. При таком освещении улыбку, конечно, не увидишь, но ее действие было столь велико, что улыбнись он — она почувствовала бы это даже в темноте. Устроившись на подушках, Генри постаралась не думать о нем.

— Спокойной ночи, Ген.

— Спокойной ночи, Дан.

Ей послышалось, что он ухмыльнулся тому, как она сократила его имя. «Только не улыбайся, — молча взмолилась Генри. — Нет, он не улыбается, — иначе я почувствовала бы, как расплываются его полные красивые губы». Только чтобы удостовериться в этом, она тайком, одним глазом, посмотрела на него.

Данфорд устраивался в кресле, точнее, пытался устроиться в нем. Только сейчас ей стало понятно, насколько… насколько оно было прямое. Он продолжал искать удобное положение и перепробовал не меньше двух десятков различных поз и только после этого затих. Генри прикусила нижнюю губу.

— Тебе удобно? — спросила она.

— Вполне.

Это было сказано тем особенным тоном, в котором не было ни доли сарказма, который, однако, подразумевал, что говорящий изо всех сил пытается убедить кого-то в том, что является очевидной ложью. Что же делать? Обвинить его во лжи? Примерно полминуты она лежала, уставившись в потолок, А почему бы и нет?

— Ты лжешь, — сказала она.

Он вдохнул.

— Верно.

Она села в кровати.

— Мы могли бы… То есть я хотела сказать, должны же мы найти какой-нибудь выход.

— У тебя есть конкретное предложение? — Его голос прозвучал достаточно сухо.

— Знаешь, — она запнулась, — мне не нужно так много одеял.

— Мне не холодно.

— Но ты мог бы положить одно на пол, из него получилось бы что-то вроде матраца.

— Не переживай, Генри. Мне и так хорошо.

Еще одна очевидная ложь.

— Я не могу лежать здесь и смотреть на то, как ты мучаешься, — обеспокоено сказала она.

— В таком случае закрой глаза и спи. Ты ничего не будешь видеть.

Генри снова легла. Ей удалось пролежать не шевелясь целую минуту.

— Я не могу, — вырвалось у нее, — просто не могу.

— Чего ты не можешь, Генри? — Он тяжело вздохнул.

— Я все равно не засну, зная, что тебе так неудобно.

— Единственное место, где мне будет удобнее, — это кровать.

Последовало очень долгое молчание.

— Я не буду возражать. Я отодвинусь подальше, на самый край, — она начала двигаться, — на самый-самый край.

Вопреки здравому смыслу он всерьез задумался над ее предложением и, подняв голову, наблюдал за ней. Она лежала так далеко, у самого края, что одна нога даже свешивалась с кровати.

Ты можешь лечь на другом конце, — произнесла она, — только постарайся лежать на краю.

— Генри…

— Если ты согласен, поторапливайся. Еще одна минута — и я передумаю.

Данфорд посмотрел на свободную половину кровати, затем взглядом окинул свое тело, пребывающее в возбуждении. Он посмотрел на Генри. «Нет, не делай этого!» Он еще раз взглянул на кровать. Она казалась очень-очень удобной, настолько удобной, что, возможно, если он ляжет на нее и попробует расслабиться, его тело успокоится.

Он еще раз взглянул на Генри. Это получилось само собой, против желания, его мужское начало взяло верх. Она сидела в кровати и смотрела на него. Ее густые прямые каштановые волосы были высоко собраны и заплетены в косу, а глаза сияли в лунном свете.

— Нет, — его голос звучал хрипло, — спасибо, мне и в кресле хорошо.

— Не спорь, Данфорд, ты же видишь, тут вполне хватит места для двоих.

Данфорд пожал плечами. Он никогда не умел отказывать женщинам и, медленно поднявшись с кресла, пошел к кровати.

И чем только все это кончится?

Глава 11

Плохо, очень плохо. Невероятно плохо. Прошел час, а Данфорд все еще не спал. Он боялся случайно коснуться Генри. Из-за этого его тело находилось в постоянном напряжении. Кроме того, он мог лежать только в одной позе, на спине. Когда он забрался на кровать и лег на бок, он сразу же почувствовал запах Генри, оставшийся на подушке. Проклятие! И почему ей не лежалось на одном месте? И зачем только она перелегла на другую половину кровати? Теперь все подушки хранили ее аромат, едва уловимый аромат лимона, постоянно сопровождавший Генри. В довершение ко всему она часто ворочалась во сне, так что, даже оставаясь все время в одной позе, он не чувствовал себя в полной безопасности.

«Не дыши носом, — твердил он про себя, — не дыши носом». Она перевернулась, очень тихо. «Заткни уши». Генри смешно почмокала во сне губами и снова перевернулась. «Дело не в ней, то же самое произошло бы с тобой, окажись любая другая на ее месте», — говорил в нем один человек. «Брось, — возражал другой, — признайся, тебе нужна только Генри, очень нужна». Данфорд заскрежетал зубами и начал молиться, чтобы к нему пришел сон. Молился очень усердно. А он никогда не был особенно религиозным.

Генри было тепло. Тепло и мягко и… умиротворенно. Ей приснился чудесный сон. Она точно не помнила, что ей снилось, это было не важно, сон принес ей ощущение странного томления. Она ворочалась во сне, сладко вздыхая всякий раз, когда до нее доносился запах нагретого дерева и бренди. Это был приятный запах. Напоминающий ей о Данфорде. От него всегда пахло нагретым деревом и бренди, даже если он не брал в рот ни капли. Удивительно, почему от него так пахло? Удивительно, почему Данфордом пахло в ее постели?

Генри широко открыла глаза. Удивительно, как он очутился в ее кровати? Из ее груди вырвался невольный вздох, прежде чем она успела вспомнить, что находится в гостинице, по дороге в Лондон, и что совершила поступок, который ни одна воспитанная девушка ни за что в жизни не совершила бы. Она предложила мужчине разделить с ней ложе! Генри прикусила губы и села в кровати. Но ведь ему было так неудобно. Избавить его от бессонной ночи и боли в спине не было таким уж большим грехом. Он ни разу не дотронулся до нее. Дьявол, ему и не надо было делать этого. Он был словно раскаленная печь. Ей казалось, что она смогла бы почувствовать тепло его тела, будь он даже на противоположном конце комнаты. Уже светало, и вся комната была залита розовым светом. Генри посмотрела на лежавшего рядом мужчину. Она очень надеялась, что этот поступок не погубил ее репутацию. Это было бы несправедливо, ведь она не сделала ничего постыдного, хотя и чувствовала к нему сильное влечение. Теперь она могла сознаться себе в этом. То, что он пробуждал в ней, можно было назвать одним простым словом — желание. И пусть этому чувству не дано было найти выход, какой толк скрывать правду от себя самой? Однако правда эта была очень горькой. Он не любил ее и не собирался влюбляться. Он вез ее в Лондон, чтобы выдать замуж, и сам признался в этом. Жаль, что он так чертовски добр к ней! Будь у нее повод ненавидеть его, насколько проще все было бы! Тогда она стала бы строптивой и злой и убедила бы себя вычеркнуть его из своей жизни. Но, увы, он был чудесным человеком, и это только усиливало ее чувство. Если бы он не был таким благородным, он не взял бы на себя заботы об опекунстве и, уж конечно, не повез бы в Лондон. Он не сделал бы этого, не желай он ей счастья. Такого человека трудно было возненавидеть.