Джин Юинг - Цветы подо льдом
Нужно ли обещать ему выйти за него замуж, чтобы заставить его поехать в Эдинбург? Кэтриона горько усмехнулась. Старая Магейд не зря говорила про большие ошибки – Доминик Уиндхэм, как выясняется, не очень годится в мужья!
Небольшая рощица закончилась у садовой стены, и Доминик, присев, привалился спиной к теплому камню. Прикрыв глаза, он стал думать о Кэтрионе. Она использовала его так же, как те лондонские леди, но от них он другого и не ждал – то были равные сделки. С Кэтрионой все обстояло по-другому. С ней он предавался любовным утехам как с настоящей возлюбленной, искренне, страстно. И что получил в результате? Лучше всего ему уйти он нее, вернуться в Лондон, к своему приятелю и к их совместному безрассудному проекту, чтобы продолжить его, невзирая на смерть Генриетты, – может, в этом случае хоть Стэнстеду улыбнется счастье. Пожалуй, он бы так и сделал, если бы не одно немаловажное обстоятельство – Джерроу Флетчер замыслил убийство.
Доминик поднял сучок и нарисовал на земле маленький кружок. Генриетта – корень всех проблем. Еще тремя кружочками он обозначил Розмари, Сару и Кэтриону – женщин, так или иначе соприкасавшихся с его женой, затем нацарапал линии, соединяющие их с Генриеттой. Получилось что-то вроде колеса со втулкой и отходящими от нее спицами. Четыре женщины, встретившиеся в Эдинбурге, и два рода, чьи судьбы переплелись. Из рассказов Калема он составил некоторое представление о шотландской линии, родословную Ратли и Стэнстеда знал лично. Остальное только что дополнила Кэтриона.
Теперь перед Домиником лежали два генеалогических древа, начертанных им на земле обломком сучка. Английскую ветвь возглавлял герцог Ратли со своими двумя детьми: дочерью, леди Мэри, и сыном, лордом Стэнстедом. Мэри долгое время была замужем за потомком старинного рода Глен-Рейлэка, недавно умершим помещиком. Стэнстед был женат на черноволосой Розмари, увезшей с собой Генриетту и ныне живущей в «Душах милосердия». Таким образом, Стэнстед не мог иметь отпрыска, и потому единственным наследником состояния оставался Томас – сын Мэри и внук Ратли.
У шотландцев вверху расположилась голубоглазая черноволосая троица из Глен-Рейлэка: покойный старый помещик, его сестра и младший брат, женившийся на Мэри. Мэри и стала связующим звеном между двумя семействами, свившимся подобно корням двух старых дубов. Далее по нисходящей линии шли: Эндрю, сын Сары и старого помещика, Калем с Кэтрионой, дети его сестры, и Томас – сын его младшего брата.
Доминик прочертил горизонтальную линию от одного ребенка к другому. Эндрю, подлинный наследник Макноррина, и Томас, внук Ратли, приходились друг другу двоюродными братьями. Оба были сыновьями двух родных братьев и их английских жен, но только одна из них имела в отцах герцога. Если Эндрю будет признан законным наследником Глен-Рейлэка, Томас потеряет шотландское поместье. Ратли никогда этого не допустит, потому что маленький внук – это, вероятно, все, что останется от его собственной крови. Если Стэнстед сам не обзаведется сыном, по прямой линии герцогский титул будет потерян.
То, что Ратли так заботится о шотландском наследстве, не вызывало вопросов. Но почему это так важно для Кэтрионы? Оба маленьких мальчика – ее двоюродные братья. Почему такая разница в отношении? Это Доминику пока оставалось неясно.
В стороне от обоих рядов располагался один кружок – личность, не связанная общей кровью ни с той, ни с другой ветвью. Генриетта. Она находилась в центре колеса со спицами, его несчастная жена, дарившая свою преданность другим женщинам, – сначала Розмари, потом Саре. Генриетта взяла на сбережение бумаги Сары, и только он мог заявить права на них.
Одним движением подошвы Доминик свирепо стер свою диаграмму. Все это его не касается.
Зато касается ребенка.
Не его ребенка, не Генриетты и даже не Кэтрионы, а чужого темноволосого мальчика с голубыми глазами. Малыша, не знавшего своего отца и до сих пор находившегося на попечении женщин. Сейчас же у него не осталось никого.
Доминик уронил голову на руки. Нет, он не может бросить беззащитного ребенка, тем более что ко всему этому имеет касательство Ратли. Но если Кэтриона докажет права мальчика, как отреагирует герцог, узнав о существовании соперника? Не по-доброму. Это точно. Ратли не станет пассивно наблюдать, как наследство уплывает от его единственного внука, не допустит, чтобы оно было присуждено Эндрю.
В памяти всплыли козьи глаза герцога во время их встречи в Сент-Джеймсе.
Тогда Доминик посчитал, что герцог просто грубо прошелся по его адресу в связи с нашумевшими историями о его подвигах на любовном фронте, но, возможно, это был намек на что-то большее. Прослышал ли герцог что-то про мальчика, живущего в «Душах милосердия», или он думал, что это ребенок Доминика? Нет, хуже. Ратли мог узнать, что ребенок, коего приписывали Генриетте, сын Сары. Тогда нужно предупредить миссис Макки, которая сейчас опекала малыша, послать ей письмо с новыми указаниями, так, на всякий случай. Не исключено, что слухи о новом наследнике могли дойти до чутких ушей герцога.
Кляня все на свете, Доминик вскочил на ноги. В одном Кэтриона права – никто, даже английский герцог не может заставить «Души милосердия» отдать собственность Генриетты кому-либо, за исключением ее мужа. Сие означало, что все должно решиться в пользу этого чужого для него ребенка и в ущерб малолетнему племяннику лорда Стэнстеда, Томасу. Но тут уж ничего не поделаешь.
Сидя на ступенях возле дома, Кэтриона чувствовала себя не лучше, чем побитая собака. Конечно, он не поедет, и ей придется самой каким-то образом добывать бумаги Сары. А то, что произошло между ними у озера, это... Ярко вспыхнувшие воспоминания на миг обожгли тело. Вот они, «большие ошибки», о которых говорила Магейд...
Доминик размашистым шагом подошел к дому.
– Больше не будет больно, – сказал он. – Это только в первый раз. Так что теперь мы можем сполна насладиться. Я заранее предвкушаю кульминацию нашего удовольствия.
Кэтриона вспыхнула.
– О чем вы говорите? – Глаза ее пылали гневом. Доминик присел рядом с ней, не касаясь ее, но так близко, что от одного его запаха кровь охватило огнем.
– Я просил Джо Мюррея разыскать для нас экипаж, чтобы мы могли продолжить наше путешествие.
– Я спрашиваю, что вы подразумеваете под «нашим удовольствием» ?
– О, дорогая! – Он откинулся назад, лениво вытягивая ноги во всю длину, как дикий зверь. – Начинаете играть в стеснительность? Вы согласились ехать как моя любовница, и прошлой ночью, когда на вас снизошло вдохновение, это стало реальностью. Неужели теперь вы пойдете на попятную? Я имел дело с лучшими шлюхами Лондона – разве вы не хотите узнать все непристойности, которым они меня научили, познать те неестественные вещи, в которых я хотел попрактиковаться с Генриеттой? – Зеленое свечение его глаз было подобно отблеску солнца на траве, маленькая вмятина на щеке углубилась. – Я намерен в полном объеме опробовать на вас все эти восхитительные порочные штучки.
