Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини
— Ты кому-нибудь об этом говорил? — Для начала поинтересовался Мишель.
— Нет, что вы! Святой истинный крест, я был нем, как рыба! Я же всё понимаю, ваше благородие! Ясно же, для чего здесь эти двое, Георгий с Петькой. Раньше Иван Кириллович своих головорезов никогда в дом не приводил, они на конюшне оставались, если нужны ему были для особых поручений. А теперь живут здесь, точно бояре, ходят да вынюхивают! Боюсь, как раз по мою душу. Или, не дай Бог, что на счёт Машеньки — она же тоже догадливая у меня, а когда её к барыне не пустили, так она сорвалась, и накричала на них, и сказала, мол, что они нарочно Юлию Николаевну погубили…
— Ничего не бойся, Фёдор. Я позабочусь о том, чтобы никому из вас не причинили вреда. Ноги этих людей больше не будет в имении, понравится это отцу или нет! Усадьба принадлежит Волконским, так что распоряжаться в ней до приезда Алексея Николаевича буду я, как прямой наследник.
— Очень вы нас этим выручите, Михал Иваныч! — С благодарностью произнёс старый дворецкий, и не сдержал вздоха облегчения. — А то совсем боязно стало, знаете ли. Юлия Николаевна нас ещё хоть как-то оберегала, а этот… Ох, то есть, простите, я хотел сказать… м-м… что батюшка ваш… ну… в общем…
— Можешь не продолжать, я и так всё прекрасно понимаю. Спесь с него мы, конечно, собьём, но вот бы ещё узнать, что же произошло на самом деле? — Мишель с надеждой посмотрел на Фёдора, но у того, к сожалению, ни малейших предположений на этот счёт не было.
— Святой истинный крест, не ведаю! — Поклялся он, осенив себя крестным знамением. — Но одно ясно: с гибелью Юлии Николаевны связана какая-то тайна, которую Иван Кириллович очень хочет скрыть!
— Послушай, Фёдор… — Мишель на секунду замешкался, а потом решил, что хуже уж точно не сделает, и задал-таки интересующий его вопрос: — А где был отец, когда всё это случилось? Я хочу сказать: матушка ведь собиралась провести вечер с ним, романтический ужин, возобновление отношений и так далее… Они… они встретились тогда, или нет?
— Михал Иваныч, в этом-то и самое главное! — Воскликнул Фёдор весьма и весьма эмоционально. — Я ж тоже поначалу так и подумал, ну, а разве по-другому можно было подумать, глядя на его поведение?! Но, в том-то и соль, что Иван Кирилыч приехал уже после того, как всё случилось. Его не было целый день.
— И кто же может это подтвердить, если матушка отпустила всех слуг до единого?
— То, что его не было в имении не может подтвердить никто, потому что, не считая Юлии Николаевны, дом был пуст. Но кое-кто может подтвердить, что Иван Кириллович всё это время был со своей люб… со своей дамой, учительницей, в её доме на Речной улице.
— И кто же?
— Её горничная, Аглая. — Послушно ответил Фёдор. И добавил: — Моя племянница. Она при Алёне Александровне не первый год служит.
— Ах, вот как. — Произнёс Мишель задумчиво. Разочаровало его известие о том, что отец не при чём, или обрадовало? Трудно было сказать что-то по его лицу — не в пример сегодняшнему утру, он сохранял полнейшую невозмутимость.
— Он был там целый день, с тех пор, как уехал. — Кивнул Иван Кириллович. — Сначала они с Арсением Ивановичем упражнялись в фехтовании на заднем дворе, целых два с половиной часа, ожидая Алёну Александровну, которая должна была вернуться к одиннадцати, но задержалась на час… Потом они все вместе обедали, потом Арсений Иванович ушёл гулять с разрешения матери, и они остались вдвоём, и уединились на втором этаже. И, м-м, пробыли там до самого вечера.
До чего всё это мерзко, подумал Мишель. «Алёна Александровна», стало быть? А Арсений Иванович, получается, её сын? Отвратительно, подумал он снова. И немного обидно, потому что лично с ним в фехтовании всегда упражнялся дядя Михаил Николаевич, а, после его смерти, Алексей. Но отец — никогда. Вот оно как, чужие дети сделались ближе своих собственных!
Господи, что за чары навлекла на него эта женщина?!
— Хорошо, у отца алиби, но никто и не говорит, что он действовал в одиночку? — Спросил он у Фёдора. Вопрос был скорее риторический, но старый дворецкий, тем не менее, ответил:
— Если и так, то своих Петра и Георгия он к этому не подключал. Доподлинно известно, что они тоже были там, в доме на Речной.
— Я даже не хочу спрашивать, что они там все вместе делали! — Скрыв усмешку, сказал Мишель, но дворецкий тотчас же выставил руки вперёд ладонями и невесело улыбнулся.
— Нет-нет, ну что вы, я не так выразился! Иван Кирилыч, знаете, никогда не ходит без охраны, особенно в последнее время. В стране неспокойно, митинги, забастовки, революции, эсеры, покушения… Он всерьёз остерегается за свою жизнь, так что эти двое всегда с ним. Они оба ждали в карете на улице. Георгий у него обычно замаскирован под кучера, а Пётр — под лакея. Я это знаю, потому что, как жаловалась моя Аглая, они приставали к ней безбожно, когда она выходила развесить бельё или покормить кошку. Так что, увы. Всё время были на виду. А от города до имения путь неблизкий, уж она бы их отсутствие заметила, ежели что.
— Это, тем не менее, ничего не доказывает. — Огорчил его Мишель. Фёдор Юрьевич согласно кивнул, и с надеждой взглянул на молодого хозяина. Он перехватил его взгляд, и заверил: — Я этого так не оставлю, не волнуйся. Просто мне нужно время, чтобы во всём этом разобраться. И отец. Без него, как я понимаю, правды мы не узнаем.
— Не думаю, что он захочет откровенничать. — Предупредил его Фёдор Юрьевич.
— Со мной — захочет. — С усмешкой заверил его Мишель. — В противном случае, придётся применить парочку приёмов, которым меня обучили в окопах.
Дворецкий невесело рассмеялся — кажется, впервые с тех пор, как похоронили горячо любимую хозяйку, а потом вздохнул, выражая свою безграничную скорбь по поводу их непростой ситуации, но Мишель поспешил его успокоить. Уж если за дело взялся он, значит, всё выяснится, дайте только срок. И почему-то старый Фёдор Юрьевич ему поверил. Что-то такое было в его голосе и в его взгляде, что не оставляло никаких сомнений — этот точно доведёт дело до конца! Такие, как он, слов на ветер не бросают.
И, провожая Мишеля к карете, он поймал его руку в дружеском рукопожатии, и сказал проникновенно:
— Я рад, что вы вернулись, ваше благородие!
А вот Мишель был не рад. Эта поездка ему ровным счётом ничего не дала, а лишь прибавила вопросов, ответов на которые по-прежнему не было. В комнату матери он так и не смог заставить себя подняться — Фёдор ничего про это не спрашивал, хотя было видно, что хочет спросить, но чувство такта победило любопытство: он прекрасно понимал, каково сейчас мальчику, потерявшему любимую мать и столкнувшемуся с таким подлым предательством собственного отца. Если бы он пошёл туда, наверх, где всё напоминало о ней — не выдержал бы, право. А по нему видно было, что он не привык чувствовать себя слабым и беспомощным, война закалила его характер, и без того сильный и волевой.
