Сесилия Грант - В сетях любви
— Наверняка. Тип, который сдает карты или крутит колесо, работает на заведение. Проигрыши ему не прощаются.
Значит, шанса заполучить колоду нет, как и нет шанса разложить карты в нужной последовательности. Лидия прополоскала бритву и посмотрела в зеркало, проверяя результат своих трудов.
— Не понимаю, почему кто-то соглашается играть на таких условиях. Например, в таких играх, как двадцать одно, невозможность банковать ставит тебя в невыгодное положение, потому что при ничьей все отходит банкомету.
— Просто правила другие. — Ага. Они подошли к самому главному. — Думаю, есть заведения, где ничья считается как ничья и деньги никому не отходят. А есть заведения, где для банкомета установлены жесткие требования.
— Требования? — Она повторила это слово рассеянно, но ее внимание было заточено так же остро, как бритва.
— Есть заведения, где понтер может остановиться на пятнадцати, а банкомет должен брать карты, пока не наберет семнадцать. И на этих семнадцати он обязан остановиться. К тому же часто бывает, когда первую карту сдают картинкой вверх.
Пока он говорил, она держала бритву в стороне от его лица. Внезапный яркий отблеск дал ей понять, что ее рука дрожит. Она опустила бритву в миску и подавила поднимающуюся в душе бурю.
— То есть банкомет показывает первую карту, — спросила она просто для того, чтобы не молчать.
— И первую карту понтера. Так что сомневаюсь, что тут есть какое-то преимущество.
Глупец, тут есть огромное преимущество. Разве этого мало — увидеть карты! Ведь тогда она будет знать, что осталось в колоде. Даже после перетасовки первая карта банкомета может сказать ей о многом. Например, если это будет туз, она поймет, что у него хорошие перспективы, и сделает соответствующую ставку. И к этому следует добавить чрезвычайно элегантное обязательство банкомета добирать до семнадцати…
Что-то над головой привлекло ее внимание, десятки световых бликов, двигавшихся в том же ритме, что и бритва, которую она ополаскивала в миске. Она замерла, блики остановились и исчезли, как решенные уравнения. Надо бы провести кое-какие расчеты. Уж больно много переменных, чтобы она могла точно определить, как играть каждый хенд, но если взять карандаш и бумагу да еще посвятить этому несколько часов усердной работы, можно…
— Лидия. — Слово ворвалось в ее размышления, как скрежет ненастроенной скрипки. Оно странно прозвучало. Ей никогда не приходило в голову, что существуют правильное и неправильное произнесение ее имени. — Ты впала в транс? — Он открыл глаза, чтобы выяснить, чем вызван перерыв в процедуре.
— Прости меня. Меня отвлек свет. — Она насухо вытерла бритву и, посмотрев в зеркало, обнаружила, что он снова закрыл глаза.
Существуют мужчины, которые знают, как посмотреть на даму и заставить ее почувствовать, что на нее смотрят. Хотя, вероятно, тут вопрос не в знании. Они просто так смотрят на женщин.
Это к делу не относится. Вот сидит мужчина, к которому она «прилипла», и вот задача, которую ей нужно срочно решить. Она приставила лезвие бритвы к его щеке и повела его вверх, вместе с щетиной собирая мыльную пену. Есть мужчины, которые сидели бы с открытыми глазами. «Скажи, что тебя так захватило, — спросил бы такой мужчина. Мне интересно, о чем ты думаешь». И он наверняка попытался бы отгадать: «Это как-то связано с картами, да?»
Лидия положила бритву на бортик миски, и клочья пены со слабым плеском шлепнулись в воду. У некоторых мужчин нет камердинера и даже любовницы, и им приходится бриться самостоятельно. Стоя перед зеркалом, голым, возможно, с полотенцем, небрежно переброшенным через одно широкое, мускулистое плечо.
Нет, у Эдварда с плечами все в порядке. По стройности он мог бы соперничать с любым мужчиной. И все же, когда она закончила бритье, смыла остатки мыла с его лица и, посмотрев в зеркало, увидела, что его взгляд четко говорит о пробудившихся в нем намерениях, она поспешно отошла от кресла, туда, где лежала его жилетка.
— Как раз вовремя. — Она встряхнула жилет. — Мне кажется, я слышала, как подъехал твой фаэтон. — Действительно вовремя. Обычно за бритьем следовало несколько минут вполне определенных действий, если не полноценное возвращение в кровать.
Он оглянулся на окно, хотя, естественно, не мог видеть что происходит внизу, на улице. Один уголок его рта опустился, что свидетельствовало о колебаниях. Он провел рукой по правому бедру, обтянутому брюками из нанки. Было совершенно очевидно, что он что-то просчитывает, в том числе пытается найти ответы на вопросы насколько быстро она сможет его ублажить; насколько можно задержаться, чтобы соблюсти приличия; насколько сильно разыгрался его аппетит, чтобы заняться тем, о чем спрашивается в первом вопросе, и решиться на то, о чем говорится во втором.
Она выставила перед собой жилет и притворилась, будто внимательно разглядывает его, чтобы скрыть свое замешательство. Что ей делать, если он подзовет ее и заставит встать перед ним на колени? Раньше она ему никогда не отказывала.
«Нет. Не хочу». Эти слова были для нее новыми, она даже ощутила их вкус и представила изумление Эдварда. Однако ее сознание сразу же выдало картину того, что может произойти дальше, в ответ на отказ.
Ладно. Умная женщина не должна открыто бросать вызов.
— До чего же красивый жилет. — Она на шаг приблизилась к нему. — Ты выбрал его только потому, что собираешься к матери на обед? — Она упоминала его мать всегда, когда нужно было охладить его пыл.
— Оставь его, Лидия. — Он с неохотой поднялся на ноги. — Почему ты так долго проваландалась с бритьем, отвлекалась на болтовню о картах? Я и не знал, что сейчас так поздно. В следующий раз тебе придется поторопиться.
— Обязательно, — ответила она, помогая ему надеть жилет — Это моя вина. Твоей матери повезло, что у нее такой послушный сын. — Она успела произнести еще с десяток таких же льстивых замечаний, прежде чем за ним закрылась дверь.
Несколько секунд она стояла, привалившись спиной к створке. Она напряженно прислушивалась, как будто Эдвард мог вернуться, постучать в дверь и потребовать от нее исполнения обязанностей — естественно, он не вернется и как будто она собиралась изо всех сил удерживать дверь, чтобы не впустить его в комнату.
Только она не станет этого делать. Однако она продолжала стоять в той же позе и балансировать над своим отвращением, как канатоходец, идущий надо рвом с зубастыми муренами. Наконец она услышала цокот копыт и поняла, что его фаэтон тронулся с места. Она скомкала новые эмоции и отбросила их в сторону, а потом принялась за работу.
