Кристина Додд - Мой верный рыцарь
Дэвид зажал ему рот рукой. Его пространные объяснения неожиданно напомнили ему Берт, по которой он тосковал с каждым днем все сильнее.
А она скучает по нему? Не забудет ли она его, пока он в отъезде?
Он хотел взять Эдгара на руки и обнять его, но он знал, что Эдгар не потерпел бы такого урона своего достоинства.
– Я велел тебе говорить мне правду, – сказал он. – Это не значит, что ты должен признаваться во всех своих ошибках.
Эдгар высвободился из-под его руки.
– Значит, я должен только отвечать вам, когда вы меня о чем-нибудь спрашиваете?
– Ты только должен говорить мне то, что считаешь своим долгом сказать.
– Но откуда мне знать, что говорить?
– А откуда ты знаешь, что говорить на исповеди священнику?
– Наш священник глуховат, так что это не имеет значения, – быстро возразил Эдгар. – Он всегда налагает одну и ту же епитимью, в чем бы ты ни каялся.
Эдгар в нерешительности раскачивался на пятках.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, – серьезно сказал Дэвид.
– Пожалуй. Я должен рассказывать вам о том, о чем мне не хотелось бы.
Только большим усилием воли Дэвид смог удержаться от смеха.
– Я и так скорее всего об этом узнаю, но я предпочел бы услышать от тебя.
Предвидя множество ошибок и признаний, Эдгар вздохнул:
– Как я узнаю, когда я смогу сам на себя полагаться?
Дэвид насквозь промок, и мокрая шерсть липла к телу, но он ответил:
– Способность здраво рассуждать приходит с опытом, а опыт приобретается ценой ошибок.
– Но ошибки можно исправлять, – раздался голос Элисон.
Они оба обернулись и увидели ее, стоявшую в дверях кухни.
– Иногда. – Капли воды, стекающие по его телу, напомнили Дэвиду осаду в летнюю жару, когда он был жертвой летучих и ползучих насекомых. – А иногда ценой ошибки бывает смерть. – Он взъерошил мокрые волосы Эдгара. – Вот почему ошибки лучше совершать, пока ты под защитой здешних стен.
Элисон подошла к ним. Под капюшоном плаща белым овалом светилось ее лицо.
– Вы согласны, чтобы Эдгар совершал свои ошибки под вашим руководством?
– Другого сквайра мне не надо. – Холодная капля скользнула по его спине, и он судорожно вздрогнул.
Элисон увидела, с какой гордостью вздернулся подбородок Эдгара.
– Тогда он ваш…
Вне себя от непрекращающегося зуда, Дэвид начал чесаться. Сначала он поскреб себе грудь, потом живот, потом…
Элисон издала какой-то звук, похожий на жалобный визг собаки, которой наступили на лапу, а когда он недоуменно поднял брови, она резко повернулась и удалилась.
– Что с ней такое? – пробормотал Дэвид.
– Я думаю, что знаю. – Эдгар пытался сдержать смех, но это удавалось ему хуже, чем Дэвиду.
– Так скажи мне.
– Миледи говорит, что нельзя чесаться при людях.
Дэвид изумился.
– Но если чешется?
– Миледи говорит, что благородные рыцари не вытирают себе нос за едой.
– Это всем известно!
– И не пьют лишнего.
Вспомнив, в каком виде он впервые предстал перед Элисон, Дэвид рассмеялся:
– То-то она, наверно, поразилась.
– И никогда не чешутся.
– Между ног, ты хочешь сказать?
– Нигде.
Дэвид пристально на него посмотрел:
– Ну, это вздор!
– Миледи очень строга насчет манер.
– Когда-нибудь она поймет, что к чему.
Эдгар хотел возразить, но промолчал. Опустив голову, он через некоторое время проговорил:
– Да, сэр Дэвид.
Насторожившись, Дэвид спросил:
– А что ты, собственно, хотел сказать?
Бросив на него быстрый взгляд, Эдгар смущенно ответил:
– Я вас видел сегодня утром.
– Сегодня утром?
– Когда вы целовали миледи.
– Вот как? – Дэвид двинулся по направлению к конюшне. – Против этого миледи тоже возражает?
– Нет. То есть я не знаю. – Эдгар шел за ним, явно желая поделиться своими знаниями. – Она со мной о поцелуях еще не говорила. Но вам, похоже, понравилось ее целовать.
Дэвид начал понимать, к чему клонится разговор.
– Это было приятно.
– Филиппа говорит, что для миледи целоваться не так просто. Если она вас поцеловала, значит, дело серьезное.
В полумраке конюшни Дэвид расслабился. Сено от дождя пахло плесенью, вместе с запахом навоза образуя аромат, слаще которого для него не было ничего на свете. Уж если он не мог быть у себя дома, ему было лучше всего здесь. Лошади – своевольные, жестокие, бессмысленно ревнивые создания. Он понимал их лучше, чем женщин.
– Для меня это было очень серьезно, – сказал он. – Как мой сквайр, ты понимаешь, что мои тайны – дело святое и их нельзя выдавать?
Эдгар кивнул.
– Я хочу добиться ее расположения.
– Я так и думал. – Эдгар осмотрел Дэвида так же внимательно, как Дэвид раньше осматривал его. У него был при этом такой вид, словно он был отцом Элисон, оценивающим претендента на ее руку. После долгой паузы он принял решение и кивнул: – Если вы будете меня слушать, я могу вам помочь.
Любому наемнику было известно, что сведения, полученные из осажденного замка, помогают значительно сократить время осады. Сейчас Дэвид нашел источник таких сведений, и он едва мог скрыть радостное возбуждение:
– Я на тебя полагаюсь.
– Добиться расположения миледи очень трудно.
Эдгар произнес эти слова важным тоном. Его даже не смутило, что при этом он споткнулся о вилы и шлепнулся в грязь.
Дэвид поднял и отряхнул его.
– Что ей нравится?
– Нравится?
– Что доставляет ей удовольствие? Эдгар подумал.
– Я не знаю, бывает ли миледи когда-нибудь довольна всем. Ей нравится, когда я не чешусь. Ей нравится, когда я читаю молитвы без напоминаний. Ей нравится, когда я моюсь без напоминаний.
– Что ей нравится для себя? Эдгар взглянул на него с удивлением.
– Для себя ей ничего не нужно. Она – наша госпожа.
– Она никогда не смеется?
– Нет!
– И даже не улыбается?
– О, она улыбается. – Черты мальчика смягчились, и на лице у него появилось мечтательное выражение, как у влюбленного. – Когда она улыбается, она делается такая красивая. – Вид его снова стал суровым. – Но она редко улыбается, потому что ей нравятся только мужчины, которые трудятся и, не жалуясь, выполняют свой долг. Она говорит, что таких немного.
Дэвид хотел было возразить, но не смог.
– Может быть, и так.
– Она говорит, что мужчины слишком много берут на себя и указывают ей, как вести дела, как обрабатывать землю и торговать, а она сама знает лучше, чем десяток мужчин.
– Бьюсь об заклад, что так и есть.
Эдгар, очевидно, хорошо обдумал тактику для Дэвида, потому что он сказал с недетской проницательностью:
– Мне кажется, ей бы понравилось, если бы человек уважал ее, умывался каждый день и делал, что положено, без напоминаний.
