Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви
Когда Уолтер думал, что Луиза уставала от позирования, хотя она сама никогда не жаловалась на это, то он мог прекратить свою работу, возможно, и из-за того, что сам устал, и старался что-нибудь почитать для нее: молодой художник с чувством относился к чтению и читал стремительно и пылко. Начал он с «Ламии», чтобы Луиза могла понять, какую героиню изображает. Яркие, живые строки были непривычны ее слуху, но казались ей очаровательными. Сама она раньше читала в основном дешевые романы о бандитах, пиратах, цыганских девах. Эта первая встреча с настоящей поэзией — чувственной, прекрасной — необычайно взволновала ее. Казалось, что вся ее апатия бесследно исчезла и Уолтер Лейбэн как будто заново открыл для себя эту девушку. Она была подобна спящей красавице, разум которой был покрыт мраком. У художника была та прекрасная мысль, связанная с обучением девушки в пансионе, он хотел сделать ее образованной для ее же выгоды и для своего развлечения в то же время. Уолтер прочитал ей всего Китса и затем обнаружил, что ей этого мало, ее желание услышать еще прекрасные строки только усилилось. Тогда он открыл для нее сокровищницу Шекспира. Уолтер начал с «Ромео и Джульетты», и это произведение потрясло Луизу. «Гамлет» показался ей скучным, «Сон в летнюю ночь» также не сильно заинтересовал ее, кроме некоторых сцен. Она была потрясена «Отелло» и плакала над трагичной судьбой этого героя. Прочтение «Макбет» было как видение странного мира, в котором чувства были такими величественными, о каких, она когда-либо мечтала. Луиза следила за развитием сюжета в этой драме с исключительным волнением. Ни для одной молодой девушки, которая со школьной скамьи была знакома с Шекспиром, не могло быть такого очарования в его строках, какое было для Луизы, все в нем было ново для нее. Ей казалось, что она только сейчас начала жить, как будто выйдя из какого-то темного помещения в прекрасный светлый зал. Чем была для нее Войси-стрит? Одна улица похожа на другую, она могла жить, где угодно, только бы рядом с ней были книги и такой друг, как мистер Лейбэн, который покровительствует ей на этом, новом жизненном пути, полном света и поэзии.
Он позволил ей наслаждаться Шекспиром до тех пор, пока она не узнала все его трагедии, а затем предложил ей других по духу поэтов.
— Шекспир слишком тягостен для моего настроения этим утром, — сказал он однажды и достал из кармана маленький изящный томик стихов, открыл его в задумчивости и прошел раза два или три по комнате перед тем, как начать читать.
Он читал, иногда даже по памяти, целого «Гяура», ни разу не остановившись, чтобы прокомментировать прочитанное. Это было лучшее из того, что он знал наизусть, и Уолтер вложил все свое сердце в каждую строчку. Когда он начал читать, стоя неподвижно и смотря вниз, волнующие строчки, то восторг девушки вылился в рыдания, которые она тут же подавила и спокойно дослушала все до конца.
— Это не Шекспир, — сказала она.
— Нет.
— И не Китс.
— Нет. Я рад, что вы начинаете отличать один стиль от другого.
— Я не думаю, чтобы человек мог написать такие строки, — сказала девушка с трудом. — Где этот человек, который написал о Лейле?
— Зачем вам?
— Я хочу пойти к нему, упасть на колени перед ним и попросить у него возможности почитать его.
— Это был бы глупый поступок, если бы он мог быть осуществлен, — ответил мистер Лейбэн, — но ты можешь пойти и поклониться его могиле. Этот поэт умер.
Лу разразилась рыданиями. Нервы, ослабленные этими превосходными строками, заставили ее подумать о том, что тот, кто написал такое творение, лежит в земле.
— Я больше никогда не буду читать вам Байрона, — сказал несколько грубо мистер Уолтер.
— Что! Он написал еще что-то?
— Очень много.
— О, вы мне прочитаете остальное, не правда ли?
— Когда ваши нервы станут крепче.
На следующую их встречу Уолтер принес том Милтона, но после первых же страниц «Потерянного рая» у Луизы, по ее признанию, пропал всякий интерес к книге. Однако ей понравился «Гимн Рождеству», хотя классические имена и ввели ее в заблуждение. Ритм стиха доставил ей большое удовольствие.
Таким образом, одновременно с работой над картиной происходил прогресс Луизы в образований. Мистер Лейбэн оставлял ей свои книги для чтения на досуге, который она могла иметь только ночью. Она засиживалась за чтением до позднего времени, когда миссис Гарнер спала на своей складной кровати. Правда, Луиза получала потом от нее нагоняй за неумеренный расход свечей.
Образование такое, как это, построенное на мире поэзии, вдруг обнаружило в ней необычайный ум, обостренный недостатками и горечью жизни на Войси-стрит. Оно повлияло на быструю переделку этой пылкой, необузданной натуры. Разум девушки не был загружен всем тем, что обычно отвлекает внимание более счастливой части женского населения. Платье, удовольствие, общество — ничего не существовало для нее. Вся горечь и печаль ее прошлой жизни была связана с тем, что она не думала ни о чем, кроме забот и тревог. Ее разум был нетронутой почвой, готовой принять новые семена, которые упадут на нее, семена возвышенных мыслей и мелодий строк, полных глубокого смысла. Могли ли Шекспир и Байрон значить так же много для других молодых девушек, как они значили для Луизы. Она не знала ничего яркого, кроме этих книг. Свои знания о природе она черпала из Регентского Парка и Примроуз-хилл, но даже в этих местах ей не часто приходилось бывать.
Луиза, правда, однажды провела один день в Хэмпстедской пустоши во время школьной экскурсии, но это мгновение прошло очень давно, и теперь воспоминания о нем поблекли за пеленой годов. Но благодаря удивительной силе своего воображения, которое так хорошо описал лорд Литтон в одном из своих замечательных эссе, она видела снежные вершины гор и итальянский садик, где при свете звезд объяснялись друг другу в любви Ромео и Джульетта.
Постепенно, не отдавая себе отчета, художник все чаще стал бывать в доме на Войси-стрит. Иногда он даже и не рисовал картину; молодой человек с доходом в три тысячи фунтов в год вряд ли стал бы работать против своего желания. В такие дни он мог представить Луизу в другом образе и начинал работать над Оливией или Джульеттой, или Доротеей Сервантеса, — модель не имела ничего против, потому что была в его компании.
Возможно, что миссис Гарнер с трудом пережила бы такую трату времени своей внучки, если бы не те ленчи, которые составляли обед для двух женщин, а также доход, приносимый маленькой семье от реставрационных работ картин Уолтера, осуществляемых Джарредом.
— Он — лучший мой клиент, которого я когда-либо имел, — говорил Джарред своей матери, — будь повежливее с ним. Я не очень огорчаюсь от того, что он так много времени проводит с Лу, она сильно изменилась после встреч с ним. Поддерживает свои волосы в порядке и даже починила свое платье. И после всего этого, кто знает, что может случиться? Мужчины так изменчивы, иначе не было бы такого количества отказов от женитьбы, о которых так часто пишут в газетах.
