Анастасия Туманова - Цыганочка, ваш выход!
Мери вылетела из шатра. Бабка и внучка остались одни. Некоторое время в дырявом шатре, пронизанном светом месяца, стояла тишина, прерываемая лишь пьяными жалобами снаружи и невнятными уговорами Мери. Наконец смолкли и они. Старая Настя, не глядя на Симку, вполголоса сказала:
– Девочка, дед, даст бог, завтра отойдёт. Знаю я его, долго огнём пыхать не будет… Прошу тебя, матерью твоей покойной заклинаю – пойдём вечером в церковь. Поклянёшься там на иконе, что не убежишь никуда из табора, что не пойдёшь к тому кишинёвцу, – и дед с тебя сей же минут это железо проклятое сымет! Слово тебе в том даю! Поклянёшься – и всё! Дальше будем жить как жили! Симочка, не мучай меня, Христом-богом тебя прошу, не жизнь это у тебя будет – с разбойником-то! Посмотри, вон Копчёнка наша опять пьяная пришла! А ведь какая была цыганка, какая добисарка, одна целый табор народу прокормить могла! Светилась, как монетка золотая, ночь напролёт для цыган пропеть могла, а на рассвете вскочить и в деревню побежать! Любой наш цыган за такую жену душу бы отдал, а она такая же дура, как и ты! С Митькой связалась, с вором! Ну и что? И что, я тебя спрашиваю, девочка моя драгоценная?! Где теперь этот Митька? Во что он Копчёнку превратил, что с ней стало?! На кого она похожа сделалась?! Ты такой же доли себе хочешь?! Пропасть, как Копчёнка наша, хочешь? Отвечай!
– Она не потому пропала, что Митька вор, – без злости, задумчиво сказала Симка. – Просто он её не любил никогда, вот и всё тут.
– Тьфу! Умные вы все через край! Не успели из пелёнок вылезть – уже стариков учат! – в сердцах сплюнула бабка. – Последний раз тебя, чурбанище упрямое, спрашиваю – пойдёшь завтра с нами в церковь? Забожишься?!
– Нет, – коротко и устало сказала Симка, закрывая глаза. Старуха некоторое время молча, пристально смотрела на неё, затем вздохнула, медленно поднялась и вышла из шатра. Симка так же медленно опустила голову, и худые плечи её задрожали.
– Юлька, милая, да что ж ты снова-то… – бормотала Мери, из последних сил не давая Копчёнке рухнуть на траву и увлекая её за собой к покосившейся палатке поодаль. – Да разве же можно так… Где берёшь только… Да стой ты хоть немного на ногах, проклятая, я же тебя не удержу!
– А и не надо! – гордо отказалась Копчёнка, балансируя с расставленными в стороны руками и плечом отпихивая от себя Мери. – Я, куда мне надо, и без твоего держ-ж… держания до… дошкандыбаю! Ат-тстань от меня, лубнища, я сама очень даже… – Не договорив, она рухнула на четвереньки.
– Дура… – расстроенно вздохнула Мери, наклоняясь и снова стараясь установить матерящуюся Юльку на ноги. – Про детей бы подумала…
– А ты меня не учи! Сопли коротки! Явилась тут! – мгновенно рассвирепела Копчёнка, рывком головы отбрасывая с лица грязные волосы и теряя при этом платок. – Я тебя не звала и по имени не помнила, раклюшка несчастная! Поди к чертям, покуда я кулаком тебя не достала!
Мери вздохнула, подняла упавший в траву платок, наклонилась к Копчёнке и жестко пообещала:
– Вот если сейчас не встанешь, я сама тебя кулаком достану! Ой как хорошо достану, родненькая моя! Поднимайся, не то я деда Илью позову подымать тебя!
– Ну-ка отойди, – приказал сзади ровный голос, и Мери от неожиданности выпустила Копчёнку, которая немедленно завалилась обратно в траву.
– Сенька, чего ты?!
– Уйди, говорю, – не глядя на неё, повторил он. – Сам её доволоку, у тебя пузо надорвётся.
Мери без единого слова исчезла в темноте. Семён без всякой нежности подхватил ворчащую Копчёнку под мышки и потащил к её шатру. Там свалил свою ношу на перину, обнаружив у входа в шатёр заготовленную охапку сухих палок, быстро и споро развёл костёр. Оранжевые блики выхватили из темноты худое лицо Копчёнки: неловко крутясь, она силилась усесться.
– Чего ты вертишься, дурная? Спала бы… Посадить тебя?
– Сама уж как-нибудь. – Она открыла глаза, посмотрев на Сеньку таким внимательным, грустным и трезвым взглядом, что он на миг оторопел. – Стало быть, пришёл, чяворо? Живой? Ох, и что ж это всем на свете, кроме меня, везёт?
– Ну, извини, – без улыбки сказал Сенька. Помолчав, спросил: – Что, про Мардо не слышно ничего?
Юлька покачала головой. Нахмурившись, провела рукой по волосам, и Семён понял: ищет платок. Он поспешно подал ей грязный лоскут, и Копчёнка кое-как накинула его на голову. Исподлобья посмотрела на Семёна:
– Тебе-то он не попадался?
Он покачал головой. Вполголоса спросил:
– Отчего Митька ушёл? Сейчас при таборе спокойнее. Воровать опасно стало, чуть что – в расход. Сидел бы тут с тобой, ты б ему добывала… Поди, плохо?
– Видать, плохо, – криво усмехнулась Копчёнка, и Семён снова удивился тому, что она вовсе не так пьяна, как казалось сначала. – А ты!.. Ты, как он, такой же дурак, хуже ещё!
– Я-то чего?.. – растерялся Семён.
– А того! – оскалилась Юлька ему в лицо. – Башка пустая, вот чего! Митька – он хоть меня не любил, потому и ушёл! А тебя куда от Меришки понесло?! Ушёл невесть зачем, ни слова ей не сказамши! Девочка все глаза выплакала! Хоть бы к бабе другой ушёл, всё не так обидно было бы, а он, видите ли, на войну! К гаджам!!! Что тебе на той войне занадобилось, чяворо, чем она лучше нашей Меришки-то, а?! А?!
Семен молчал.
– Она же тебя ждёт! Она второй год тебя ждёт! Ни на кого смотреть не хочет, всем сватам отказывает, парни в таборе дерутся из-за неё, а она даже к костру вечером не выходит! А ты, ты!!! Ты ведь пятки её не стоишь, рассукин ты сын! Тьфу, и что вы все за сволочи, у-у-у… Кабы где других было взять только… – Язык у Копчёнки заплетался, глаза закрывались сами собой, она говорила всё медленнее и в конце концов заснула на полуслове.
Некоторое время Семён молчал, глядя остановившимися глазами в пляшущие язычки костра. Затем выровнял сапогом головешки, поудобнее пристроил на перине сопящую Юльку, встал и исчез в темноте.
Отлогий берег был весь залит луной, и Семен сразу же увидел Мери. Девушка сидела у самой реки, обхватив руками колени, и смотрела на медленное течение воды. Она не обернулась, когда Семён подошёл и опустился рядом. Некоторое время они молчали. Семён не знал, как заговорить с девчонкой, чувствовал, что выглядит пень пнём, и понемногу начинал злиться. Он уже был готов подняться и уйти прочь, когда Мери, не оглядываясь, сквозь зубы враждебно спросила:
– Тебе зачем это понадобилось?
Сердце словно царапнуло острым коготком: никогда, ни разу Семён не слышал, чтобы Мери говорила с кем-то в таборе таким тоном. Никогда ещё так холодно не звучал её мягкий голос. И даже во сне ему не могло привидеться, что она заговорит так с ним. Хотя… чего ж он ждал?..
– Это ты про что, девочка? Я перед тобой ответа держать не обязан, – как можно спокойнее спросил Семён, в полном отчаянии чувствуя – не то говорит, не так, не теми словами. Но где ж тут теперь было выдумывать что-то, господи… – Ежели я уехал тогда, стало быть, нужно было. И…
