Валериан Светлов - Рабыня порока
Князь, хилый и тщедушный от рождения, болезненный телом и слабый духом, испугался ее жестоких слов и той страстности, с которою они были сказаны; но Марья Даниловна в исступленном гневе своем была так же прекрасна, как и в спокойном состоянии духа, или даже еще прекраснее.
Князь в порыве безумной страсти бросился к ней, обнял ее и стал покрывать лицо ее поцелуями. Но она с силой оттолкнула его от себя и ушла в свою комнату.
XIV
Все в доме давно уже заснуло глубоким сном. Ночь опустилась над стрешневской усадьбой, звездная ночь, одна из тех, какие бывают на юге. Полная луна медленно катилась по темному, но прозрачному небу и скользила своими серебряными лучами по ветвям запущенного усадебного сада, и ложилась серебристой чешуйкой на поверхность светло-зеленого озера, и вырывала там и сям из тьмы ночной угол скамейки или колонну пришедшего в ветхость павильона.
Заглянула она и в господский дом, по очереди во все окна.
Теперь глядела она уже несколько времени в комнату Марьи Даниловны.
Одна Марья Даниловна не спала в эту ночь.
Крупными шагами расхаживала она взад и вперед по небольшой горнице и строила планы мести и бегства.
Душа ее, оскорбленная людьми и измученная жизнью, не согретая истинной сердечной любовью, которую все требовали от нее, но никто не хотел давать взамен ее ничего, кроме благ материального существования, была наполнена льдом презрения к людям, с которыми ей приходилось сталкиваться. Те, кого она хотела бы любить, бежали от нее и отказывались с презрением от ее чувства, а кого она презирала и ненавидела – те любили ее.
Она решила теперь ускорить события и вырваться на свободу.
За дверьми послышались мягкие шаги карлицы.
Марья Даниловна тихо приотворила дверь.
– Ты, Матришка? – спросила она.
– Я, королевна моя славная! Не одна, веду тебе месяц ясный.
Она ввела в горницу цыгана и тотчас же оставила их вдвоем.
Марья Даниловна, залюбовалась на его статную фигуру, на его темно-бронзовое лицо, на его иссиня-черные волосы и белые сверкающие зубы.
– Ты хотел мне сказать что-то, – проговорила она наконец. – Что именно?
Но цыган несколько мгновений молчал, не сводя с нее восторженных глаз.
– Я хотел сказать тебе, боярыня, – тихо начал он, – что я обожаю тебя… Ни одна девушка в таборе – а у нас ли нет красивых девушек – не сравнится с тобой обликом. Повели мне что сделать – все сделаю для тебя; повели умереть – умру. Ослушался я старухи-матери и пришел к тебе.
– Так что ж ты хочешь?
– Хочу, чтобы ты была счастлива. Ежели что нужно, скажи, я сделаю. Мать говорила, что ты рождена для того, чтобы жить среди богатства и знатных людей, но для того надо тебе уйти отсюда, освободиться от Стрешнева и ребенка.
Марья Даниловна зловеще засмеялась.
– Это сделать очень трудно, цыган. Но попробовать можно.
– Рассчитывай на меня. За тебя я готов хоть на плаху.
– Спасибо за это слово, цыган, только помощи твоей мне не нужно.
Но она вдруг задумалась. Отчего не воспользоваться услугами этого обезумевшего человека?
– Впрочем, вот что. Со Стрешневым я справлюсь сама, а коли ежели ты хочешь помочь мне, так есть здесь теперь один мой ворог лютый, который всему оказаться помехой может. Это – князь… Убери его с моей дороги…
За дверьми как раз в это время послышался шорох. Кто-то взялся за ручку двери. Мария Даниловна вздрогнула, быстро отвела цыгана в тень за полог кровати и шепнула ему:
– Стой, не шевелись, пока не подам знака. А ежели нужно будет – помоги.
Дверь отворилась – и вошел князь.
Марья Даниловна стояла у окна, освещенная луной, и князь смело и быстро, как будто делал правое дело, подошел к ней и страстно обнял ее. Она не сопротивлялась, потому что план жестокой мести уже созрел в ее голове.
– Ах, это ты, князь, – сказала она, засмеявшись. – Я поджидала тебя. Так и думала, что придешь. Ты смел и дерзок. Постой же, повремени малое время обнимать меня. Дай слово молвить. Люблю смелых людей. До сих пор казался ты мне маленьким трусом, и я не любила тебя…
– А теперь? – задыхаясь от восторга, проговорил князь. – Полюбила?
– Не знала я за тобой этой прыти! Скор уж ты больно, Любовь – что орлица: когда по поднебесью летает, вокруг верхушек древесных кружит, а когда и падаль на земле отыскивает. Нынче одно, завтра другое. Кто знает, может, и полюблю тебя. Но как ты попал ко мне?
– Никита Тихоныч уснул в своей опочивальне и слышал я, как он наказывал Матришке стеречь тебя. Вот я и подстерег, как Матришка-карлица вышла из твоей горницы. Я и шасть сюда. Показалось было мне, что ты говоришь с кем-то… я и выжидал в сторонке у дверей.
– Это тебе померещилось со страху, князь.
– Надо быть так. А только страхом совершенно напрасно коришь меня. Когда человек любит – он ничего не боится.
– Ой ли!
– Право слово.
– Так ты любишь меня?
– Насмерть.
– Ой, князь, не говори таких слов. Все вы точно играете этим словом, а как дойдет дело… так вы и вспять.
– Испытай, красавица.
– Изволь, князь! Так ты любишь меня? Чудесно, коли так! И я полюблю тебя, ежели ты возьмешь меня в жены, – вдруг резко сказала она и смело глянула ему в глаза.
– Тебя? – растерянно произнес князь и отступил на шаг.
– Да, меня, – вызывающе повторила она.
Князь рассмеялся. Этот смех обидел Марию Даниловну.
Кровь прилила ей в голову, и сердце сильно застучало.
– Что же? – спросила она его насмешливо. – Говоришь – любишь, ну, так и бери меня на всю жизнь, навеки.
– Шутки ты шутишь, Марья, – не зная, как отнестись к ее словам, сказал князь.
– Нимало. Почему бы тебе не взять меня в жены?
– Неможно этого, Марья.
– Неможно? – протянула она. – А почему бы это?
– А потому неможно, что князья не вольны брать себе в жены по своему сердцу…
– Да ведь ты меня любишь?
– Любить тебя завсегда можно, а взять в жены… Да к тому же я уж женат.
– А… – проговорила она, с ненавистью глядя на него. – А ежели бы был холост, взял бы меня?
– И тогда не взял бы, – неожиданно вырвалось у князя.
– Ну, Никита Тихоныч добрее тебя, он хотя и женат, а жену свою уговорил уйти в монастырь, а меня возьмет в жены. Так вот, видишь, князь, мы с тобой не пара. Пошто же я променяю Никиту на тебя, сам рассуди.
Но князь, все еще улыбаясь, сделал к ней несколько шагов и хотел обнять ее.
– Не тронь! – дрожащим голосом сказала она. – Ой, поберегись, князь! Худу не быть бы.
– Хочешь не хочешь, ты будешь моей, – исступленно сказал он и придвинулся к ней ближе.
Тогда она ударила в ладоши, и мгновенно, точно призрак, вырос перед князем цыган.
– А! так ты вот как!.. – отступил князь в страхе к дверям. – Хорошо же, я скажу Никите Тихонычу завтра, каково хорошо охраняет тебя его карлица.
