Филиппа Карр - В разгар лета
— Вряд ли он что-то может знать о таком человеке.
— О ком идет речь? — спросила я.
Питеркин, который как раз в это время брал для себя что-то с сервировочного столика, ответил:
— Настоящий скандал! Кто-то попал в переделку.
Что ты будешь есть, Аннора? Ветчина очень вкусная.
Газеты полны подробностей. Прошлой ночью этого человека поймали с женщиной очень сомнительной репутации. В ее комнате разразился скандал, а другой… заявивший, что является ее мужем, стал разбираться с ним. Вызвали полицию и всех арестовали.
— Ненавижу такие вещи, — сказала тетя Амарилис. — Такая грязь!
— Невидимая для других сторона жизни время от времени дает о себе знать, — сказал Питеркин. — Между прочим, Аннора, тебя устраивает пятница, чтобы посетить миссию Френсис?
В этот же день газеты сообщили имя человека, о котором уже говорили все.
Я услышала выкрики мальчишки-газетчика на улице и сбежала вниз, чтобы узнать новость. Один из слуг уже нес газету, и у него были такие глаза, как будто они готовы выскочить из орбит.
— Кто это? — крикнула я.
— Они назвали его, мисс. Это невероятно… но это мистер Джозеф Крессуэл.
Я не могла поверить своим ушам. Такое не могло быть правдой, здесь какая-то ошибка.
Тетя Амарилис была совершенно расстроена. Она все время твердила:
— Это опечатка. Они написали не то имя. Только не этот милый, добрый, умный мистер Крессуэл. Должно быть, какой-то другой Крессуэл.
Мы все были убеждены, что произошла какая-то ошибка, и ждали дядю Питера, чтобы узнать его реакцию. Когда он явился, все собрались вокруг него.
Он выглядел потрясенным и повторял то же, что и мы:
— Это, несомненно, ошибка. Это не может быть Правдой.
— Как же у них оказалось его имя? — спросил Питеркин.
— Единственное, что приходит мне на ум, что настоящий виновник назвал не свое имя, а первое, которое пришло ему в голову В конце концов, его имя широко известно в обществе.
Тетя Амарилис облегченно вздохнула:
— Конечно, это все объясняет. Ты попал в самую точку, Питер.
— Я надеюсь, что это недоразумение, — сказал дядя Питер, — но оно уже причинило ему немало вреда.
— Но ведь, если будет доказано, что его имя употреблено случайно, он, наоборот, поднимется в глазах общества, потому что ему причинили вред, — предположила я.
— Дорогая моя, — ответил дядя Питер, — это всего лишь мое предположение.
Но вышло совсем не так. Человек, который был замешан в том, что газеты назвали «скандалом в публичном доме», был действительно Джозефом Крессуэлом. История звучала так: его экипаж сбил на Пэнтон-стрит молодую женщину. Он вышел убедиться, что с ней все в порядке, и, поскольку она показалась ему слишком потрясенной, проводил ее домой.
Он действительно вошел в ее комнату, но провел там не более пяти минут, как вдруг туда ворвался мужчина и обвинил его в аморальном поведении.
Я поверила. История показалась мне правдоподобной. Поскольку экипаж, в котором он ехал, сбил женщину, простой вежливостью было довести ее до дома. Мне легко было представить, как это случилось.
Конечно, Крессуэл отвел ее, чтобы убедиться, что не осталось никаких болезненных последствий, но в какую ужасную ситуацию он попал!
Молодую женщину звали Хлоя Кит, она была известна как проститутка. Ее квартира соседствовала с мужским клубом не очень хорошей репутации, а мужчина, который ворвался в комнату, не являлся мужем Хлои, но, по ее словам, был близким другом.
Было похоже на то, что этот шантаж становится неординарным событием. В конце концов, это была не такая уж необычная ситуация, но она получила такую широкую огласку потому, что в ней был замешан хорошо известный политик. Он должен был предстать перед судом.
— Безумие, — говорил дядя Питер, — провожать домой такую девицу.
— Он же не видел в этом ничего дурного, — отвечала тетя Амарилис. — Джозеф должен был это сделать, поскольку именно его экипаж сбил ее.
— К несчастью, это так. Теперь уже неважно, чем все кончится, ясно одно, что многие люди поверят в самое плохое, а Джозеф Крессуэл зарекомендовал себя защитником добродетели. Председательское кресло в этом комитете… а комитет должен был заниматься искоренением греха.
— Об этом месте уже не может быть и речи! — воскликнул Питеркин.
— Едва ли это возможно теперь, я думаю, — согласился дядя Питер.
— Значит, ты… — начала тетя Амарилис.
— Дорогая, давай не будем говорить на такую тему сейчас. Это трагедия для Крессуэла. Я бы много отдала, чтобы подобное не случилось. Мне бы не хотелось воспользоваться его положением в таких обстоятельствах — Конечно, я понимаю, — ответила тетя Амарилис. — Извини, что я заговорила об этом, но почему-то мне пришло в голову… Конечно, именно так ты и должен себя чувствовать.
— Теперь все изменится и для Джо, наверное, — заметил Питеркин. — Вряд ли он будет избран кандидатом на ближайшие выборы. Это трагедия для всей семьи, если не докажут, что все сфабриковано этой Хлоей. Почему бы ей и не…
— Вероятно, это шантаж, — заключил дядя Питер, — и они плохо его разыграли.
— О, Боже! — вздохнула тетя Амарилис. — Какими злыми могут быть иногда люди. Мне так жаль милую миссис Крессуэл и всю семью.
Я продолжала думать о них, вспоминая то счастливое воскресенье, и мне тоже было грустно. Я думала, как все может отразиться на судьбе Джо.
Питеркин сказал мне:
— Пойдем навестим Джо. Я хочу, чтобы они знали, что я нисколько не сомневаюсь в том, что мистер Крессуэл говорит правду.
Я обрадовалась, потому что как раз хотела предложить сходить к Крессуэлам. Мы шли к дому на Сент-Джеймс-стрит, и по дороге нам встретилось несколько продавцов газет.
— Читайте о любовниках Хлои! — кричали они.
Я сказала:
— Они все о том же.
— Так всегда бывает. Если бы Крессуэл не был хорошо известной личностью, мы ничего бы не узнали.
Шторы на окнах дома были задернуты. Мы прошли в ворота и поднялись по ступенькам, минуя двух каменных львов, которые, как часовые, стояли по обе стороны двери.
Несколько прохожих остановились, наблюдая за нами из любопытства: кто мы такие, что решились прийти в дом стыда.
Дверь неожиданно открыла служанка, которая сначала посмотрела на нас сквозь стекло.
Питеркин сказал:
— Доброе утро. Дома ли мистер Джо Крессуэл?
— Нет, сэр. Никого нет. Все уехали, и это все, что я могу вам сказать.
Пока мы говорили, я услышала стук, а затем звук разбитого стекла.
— Уже третий камень попадает в окно. Я думаю, вам лучше уйти. Могут подумать, что вы имеете отношение к этой семье.
Она закрыла дверь. Мы с Питеркином посмотрели друг на друга в замешательстве, он был очень зол. Мы уже шли обратно, когда несколько прохожих опять с интересом разглядывали нас.
