Сабрина Бродбент - Если в сердце живет любовь
Адам расстраивается:
— Романтическое свидание? А что на нем делают?
Бедный Адам. Наша с ним совместная жизнь не богата примерами подобного рода. Сам он действовал просто и незамысловато: всю дорогу только кино и ужин.
— А что, если он пригласит ее в кино? — следует вопрос.
— Не слишком-то оригинально, — отвечаю я.
Иронии он не замечает.
— Ну, тогда, может быть, ужин?
— Это лучше, но придется чем-нибудь украсить. Что, если они пойдут в педикюрный салон, а потом он сведет ее с ума, целуя каждый пальчик на ногах?
— А что, женщинам это нравится?
— Еще как! Хочешь попробовать? — Я сую ему под нос ноги — разумеется, тщательно ухоженные, с аккуратно накрашенными ногтями, но Адам лишь отмахивается. — А может быть, он подарит ей ковбойскую шляпу и пригласит танцевать? Или устроит пикник на холме Кахуэнга? А как насчет кафе-мороженого?
— О, точно! — Адам радостно улыбается. — Спасибо за отличные идеи. Вернусь до полуночи.
Мимо окна гордо проезжает Тэкери на новой машине.
— Отличная штука, — одобрительно замечает Адам. — Где ты ее нашла?
Ах да, конечно. Машина.
Набираю в грудь побольше воздуха.
— Это ему Бретт прислал.
— Б-Б-Б?.. — Адам снова садится. Заикание немедленно дает себя знать. — И ты позволила?
— До тех пор пока Тэкери не открыл коробку, я не знала, что посылка от Бретта.
— Н-н-но почему же не отослала обратно?
— Потому что Тэкери уже увидел подарок и ни за что не захотел бы расстаться. Как, по-твоему, следовало поступить в этой ситуации?
— Следовало вернуть отправителю. Какие сомнения? И ни в коем случае не благодарить.
— Прости, не смогла, — огрызаюсь я. Голос как-то сам собой срывается. День выдался таким долгим, таким нервным и трудным.
— И что же мы собираемся делать дальше? Напишем благодарственное письмо? — Голос Адама тоже начинает звенеть; он даже не пытается скрыть раздражение и обиду.
— Бретт хочет встретиться с Тэкери, — спокойно сообщаю я. Незачем скрывать неожиданный поворот событий. Лицо Адама темнеет от дурного предчувствия. — Все в порядке, — спешу успокоить я, — разрешения он не получил.
— Так, значит, ты с ним разговаривала? — рычит Адам.
— Да, он мне звонил.
— Звонил?! — Адам взрывается.
— Звонил на работу, в офис. Послушай, постарайся не воспринимать простые поступки так болезненно. Мне его звонки нужны ничуть не больше, чем тебе. И, честно говоря, хотелось бы получить поддержку и даже помощь. Посоветуй, как себя вести. Я не знаю, должны ли мы разрешить ему встретиться с Тэкери или нет. Что ни говори, а Бретт — родной отец.
Адам тяжело вздыхает и в полной безысходности воздевает ладони.
— Кто мой родной отец? — слышится голос Тэкери. Оказывается, малыш вернулся из сада и услышал последние слова.
Муж бросает на меня полный отчаяния взгляд: «Смотри, что ты наделала».
Мальчик зовет Адама папой, и Адам блестяще справляется с ролью, но Тэкери знает, что у него есть и другой папа — где-то далеко. Обманывать ребенка мне не хотелось.
— Твой папа здесь, с тобой, — убежденно заверяю я. — Обними его покрепче, чтобы он не грустил и не скучал.
Малыш с готовностью повисает на Адаме, и тот нежно прижимает сына к груди.
— Обсудим позже, — говорит он уже гораздо спокойнее, — а сейчас, пожалуй, поеду.
Глава 12
Закрытая частная школа всегда оставалась аварийным вариантом.
— Если не перестанешь хулиганить, отправлю учиться в Англию, — миллион раз предупреждал папа.
Случай с пропавшим ожерельем решил судьбу воровки. Преступницу посадили в самолет и отправили в Хитроу. В аэропорту Лос-Анджелеса меня со слезами на глазах провожала Бетти. После этого последовали десять часов томительной скуки в самолете, да еще и с биркой на шее. Бирка гласила: «Ребенок путешествует без взрослых». Из аэропорта Хитрру пришлось ехать на автобусе в графство Бакингемшир. Меня тошнило, причем впервые в жизни не от избыточного количества сладостей, а от угрызений совести.
— Вот твоя спальня, — объявила полная медлительная особа, представившаяся матроной «Мэндлвуд-Эбби», закрытой школы для девочек. — Распакуй чемоданы и аккуратно разложи вещи вот в этом комоде. Твоя постель здесь. — Она показала на кровать с белыми простынями и одеялом цвета хаки. — Ванная комната там. — Ободранная дверь с вырезанными перочинным ножиком надписями, судя по всему, недавно была грубо обновлена блестящей краской. — Через полчаса ждем тебя внизу, в общей комнате. Познакомишься с другими девочками. Сейчас они играют в хоккей. — Матрона удовлетворенно вздохнула. — Ну, не буду мешать. Располагайся.
Я осмотрелась. В комнате стояли шесть кроватей, как в больничной палате. Возле каждой — небольшой комод с непременной семейной фотографией в рамке. На одинаковых казенных одеялах сидели самые разные игрушки — отражение индивидуальности хозяек. У меня не нашлось ни фотографии, ни игрушки.
Я тяжело опустилась на кровать. Трудно сказать, что давило сильнее — чувство безысходности или усталость. За окном мягкое английское солнце уже окрасило листья в сентябрьские цвета: желтый, красный, коричневый. Внизу, у подножия холма, зеленела спортивная площадка, и по ней бегали девочки в белых рубашках и темно-синих шортах. Здесь было четыре часа дня, а в Лос-Анджелесе — полночь. В самолете я не спала, а потому положила голову на подушку и закрыла глаза, чтобы остановить слезы. Никогда еще не было так грустно, так одиноко.
По словам папы, английские частные школы превращали детей не просто в хороших людей, а в великих людей. Он и сам учился в таком же закрытом заведении со строгими порядками, и поэтому стал хорошим и великим. Добравшись в начальной школе Беверли-Хиллз до шестого класса и до одиннадцати лет, я оказалась почти чемпионкой по вынужденному сидению за партой после уроков; обогнать меня сумела только Лиззи. Домашние задания считала процедурой не только излишней, но и унижающей человеческое достоинство. То же самое относилось и к регулярному посещению уроков. Я отлично умела прогуливать, умела играть на электрогитаре и даже накладывать макияж. Но прилежно учиться? Нет уж, спасибо, этот вариант даже не рассматривался.
Любимым развлечением долгое время оставалась игра в «привидения». Заключалась она в том, что мы с Эшли и Лидией раздевались догола и прятались в кустах за невысоким штакетником в ожидании автобусов с туристами. Гиды обычно торжественно оповещали: «А вот особняк Гевина Сэша». Завидев очередную цель, мы с дикими криками выскакивали из засады и выставляли напоказ голые задницы. Ах, до чего же приятно было видеть изумленные, шокированные лица!
