Кристина Додд - Один прекрасный вечер
И все же она снова спросила:
– Это вы так с ней обошлись?
– Не я…
Клариса почувствовала облегчение.
– Тогда кто он?
– Есть вещи, которые лучше не знать.
– Есть вещи, которые вам не хочется сообщать мне.
– Именно.
Что-то жуткое было в его манере перемещаться с плавной хищной медлительностью. Клариса мысленно поздравила себя с тем, что не является объектом его охоты.
Ибо он был на охотничьей тропе. В этом она не сомневалась.
– Выходит, вы хотите отомстить за леди? – продолжала допытываться Клариса.
– За нее? Нет, хотя, и получил ее благословение. Нет, я хочу отомстить за вероломство, за ложь, в которую поверил. За ложь, которая толкнула меня на бесчестные поступки.
Клариса ушам своим не верила.
– Вы готовы разыграть этот спектакль лишь потому, что кто-то вас обманул? Милорд, вам не позавидуешь, если чья-то лживость потрясла вас настолько, что вы готовы получить контрибуцию любой ценой. – И ей тоже не позавидуешь, если она не сможет отговорить его от этого безумного крестового похода.
– Бывает, что один обман стоит больше, чем целое море лжи и открывает ящик Пандоры: рушатся клятвы, ломаются жизни, гибнут люди.
– Вы говорите загадками, но со мной вас эта ваша тактика никуда не выведет.
Похоже, она начала привыкать к его манере общения. Их разговор напоминал разговор двух глухих.
– Вы актриса, ваше высочество?
– Простите? – Актрисы приравниваются к куртизанкам и падшим женщинам. Этот его вопрос не понравился Кларисе.
– Приношу вам свои извинения, я не хотел задеть ваших чувств или усомниться в вашей высокой морали. Я просто хотел узнать, можете ли вы сыграть роль. – Он прищурился и пристально посмотрел ей в глаза. – Можете ли вы смотреть на воплощение жестокости и порока и при этом делать вид, будто перед вами герой? Можете ли изображать хладнокровие, когда каждая клеточка вашего тела сгорает от желания убить, убить немедленно?
Кларисе стало не по себе. Чем дальше они углублялись в недра этого темного и жуткого крыла, тем ей становилось страшнее. Ей казалось, будто она опускается в жерло вулкана или движется в открытую пасть дракона. Едкий запах страха забирался в ноздри. Но она не знала, как уберечь себя от беды. Она была безоружна. Все, что ей оставалось, – это заставить его внять голосу разума. Тщательно подбирая слова, Клариса сказала:
– Раньше я считала себя неплохой актрисой, но не так давно, в Англии, поняла, что могу далеко не все. – Она не смогла скрыть свое отвращение к судье Фэйрфуту. Если бы ей это удалось, дело, возможно, кончилось бы миром. Но, вспомнив злобную ухмылку Фэйрфута, Клариса подумала, что миром бы не кончилось.
– Тогда вы не можете знать, почему я предъявляю к вам такие требования. Но вы можете доверять мне и подчиниться.
– С какой стати я должна вам доверять, а тем более подчиняться?
Он приблизился к ней так быстро и бесшумно, словно перелетел по воздуху. Руки его скользнули по ее талии. Наклонившись к ее уху, он прошептал:
– Вот поэтому…
От его дыхания взлетели нежные волоски у нее на затылке, по спине пробежал холодок, и Кларису бросило в жар.
– Уберите руки.
Тепло его дыхания согрело место у нее за ухом. Или это его губы прикоснулись к ее коже, заставив ее перестать дышать?
– Прекратите. – Она задыхалась. – Вы обещали, что будете заботиться о моей репутации.
Он поднял голову, посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.
Его улыбка очаровывала и обольщала.
О нет. Она даже представить себе не могла, что он умеет так улыбаться. Казалось, он получает удовольствие, когда смотрит на нее, и хочет, чтобы она разделила с ним это удовольствие.
О нет!
Ибо он дарил ей удовольствие. Всего лишь обняв ее и улыбнувшись ей, он лишил ее воли и разума.
Смятение обрело голос.
– О нет!
Однако она не смогла его разубедить.
– Да. – Он привлек ее к себе, так близко, что она ощутила его тепло от бедер до груди. – Это кажется невозможным, верно?
– О чем вы говорите? – Не может быть, чтобы он прочел ее мысли. Тогда дела ее совсем плохи.
Но он прочел ее мысли.
– Что мы с вами можем быть так похожи, когда едва, знаем друг друга. Как вы думаете, что делает нас такими похожими?
– Мы не похожи. – Он насмешливо взглянул на нее и сказал:
– Похожий жизненный опыт.
– У нас нет ничего общего.
– Мы оба выросли в привилегированных семьях и, столкнувшись с жестокостью этого мира, оказались совершенно неподготовленными к тому, с чем пришлось столкнуться. И некому было нас поддержать. Мы были одиноки в своем отчаянии.
О нет! Но он говорил правду. То, что она пережила. И то, что она хотела услышать.
Он знал о том, как ей было трудно и горько. Он ее понимал. Он предлагал ей сочувствие. Только она не могла его принять. У нее не было иного выбора.
– О чем вы говорите? – с вызовом спросила она. – Притворяетесь, что сочувствуете мне? Ведь вы не верите ни единому моему слову.
– Так убедите меня. – И стремительно, не дав ей опомниться, прижался губами к ее губам.
Губы его были на вид как шелк, но на ощупь оказались прохладными и гладкими, как полированный мрамор. Они скользнули по ее губам, вызвав возбуждение. Ей показалось, будто ее девичья мечты сбылись, будто статуи во дворце ее отца вдруг ожили.
Она закрыла глаза.
Он ласкал губами ее губы так, словно их сочная мякоть ласкала его вкус, и она получала не меньше удовольствия от прикосновения его губ. Она хотела узнать его на вкус всего, каждый дюйм его рта, каждый дюйм его ароматного, невыносимо желанного тела.
Ладони Хепберна жадно заскользили по ее спине вниз, к ягодицам, и он прижал ее к себе так, что ее бедра вжались в его бедра, и тогда в ней проснулось нечто от падшей женщины, внизу живота она почувствовала тугой ком, и ком подступил к горлу.
Она попыталась оттолкнуть Роберта, но это оказалось выше ее сил, зато прикосновение к его груди вызвало новый всплеск ощущений. Жар его тела жег ее ладони сквозь одежду, грудь его была твердой и крепкой, и ее руки жадно заскользили по его телу, по мускулистым контурам груди.
И эта ее нечаянная ласка подействовала на него, словно весеннее солнышко на истосковавшуюся по теплу землю. Его объятия стали еще крепче. Он со стоном проник языком в недра ее рта. Колени ее подкосились. Желание росло с каждой минутой.
То был настоящий пир, изумительное богатство ощущений. Этот запах – смесь лимонного мыла с ничем не сравнимым запахом мужского возбуждения – пьянил, как пары бренди. Вкус его поцелуя возбуждал в ней потребности, о которых она и не подозревала. Каждое влажное касание его языка, казалось, приближало его к ней, дарило ей сакральное знание о том, что составляло его сущность. Казалось, его дыхание слилось с ее дыханием, каждый удар ее сердца эхом отдавался в его груди. Роберт был первым мужчиной в ее жизни.
