Диана Гэблдон - Чужеземец. Запах серы
Погрузившись во все возрастающий страх, я сначала не услышала топота копыт. Мое внимание привлекло негромкое бормотание и повернувшиеся головы, и только тогда я расслышала ритмичное цоканье по булыжникам Хай-стрит.
Удивленные шепотки становились все громче, толпа расступалась, чтобы пропустить всадника, которого я все еще не видела. Несмотря на отчаяние, я ощутила слабое трепыхание нелогичной надежды. А вдруг Джейми вернулся раньше? Может, приставания герцога сделались слишком настойчивыми, или оленей было мало? Что бы там ни было, я поднялась на цыпочки, желая разглядеть лицо приближающегося всадника.
Толпа расступалась неохотно. Конь, сильный гнедой, просунул морду между чьими-то плечами. Перед удивленными взглядами всех — включая меня — проворно спешивался жердеобразный Нед Гован.
Джефф с некоторым удивлением обозрел тощую фигуру.
— И вы, сэр?… — Он говорил вынужденно любезным тоном, увидев серебряные пряжки на башмаках и бархатный камзол — работа на лэрда Леоха неплохо оплачивалась.
— Меня зовут Эдвард Гован, ваша светлость, — строго ответил тот. — Стряпчий.
Матт ссутулил плечи и поморщился. На табурете не было спинки, и его спина, без сомнения, уже устала от напряжения. Я уставилась на него тяжелым взглядом, от души желая ему ущемления межпозвоночного диска. Если уж меня сожгут за дурной глаз, думала я, пусть хоть будет за что.
— Стряпчий? — пробурчал Матт. — И что же привело вас сюда?
Голова Неда Гована в седом парике склонилась в идеальном официальном поклоне.
— Я прибыл, чтобы смиренно предложить свои услуги в поддержку мистрисс Фрэзер, господа, — ответил он, — самой милосердной из всех леди на свете, которая известна мне лично не только как весьма доброжелательная в искусстве исцеления, но и весьма знающая в его применении.
Отлично, одобрительно подумала я. Получите удар с нашей стороны! Окинула взглядом площадь и увидела, что губы Гейлис изогнулись в полувосхищенной, полуязвительной улыбке. Пусть не все выберут Неда Гована Принцем Очарование, я сейчас не собиралась становиться очень уж капризной. Буду принимать защитников по мере их появления.
Поклонившись судьям и не менее официально — мне, мистер Гован выпрямился еще сильнее, чем обычно, зацепил большие пальцы за пояс бриджей и со всем романтизмом, присущим его немолодому, отважному сердцу, приготовился к битве, избрав оружием присущую закону мучительную скуку.
О, он, безусловно, был скучным. С неумолимой точностью механической мясорубки он подверг каждое обвинение тщательному исследованию и безжалостно порубил их на мельчайшие кусочки клинком закона и секачом прецедента. Это было внушительное представление. Он говорил. И говорил. И опять говорил, иногда вроде бы уважительно замолкая в ожидании указаний от судей, но на самом деле просто набирая воздуха перед очередным многословным натиском.
Учитывая, что моя жизнь и будущее полностью зависели от ораторского искусства этого костлявого человека, мне следовало сосредоточенно внимать каждому его слову. Но вместо этого я ужасно зевала, не успевая прикрыть разинутый рот, и переминалась с одной ноющей ноги на другую, пламенно мечтая, чтобы меня просто сожгли, прекратив эту пытку.
Похоже, толпа испытывала те же чувства. Сильное утреннее возбуждение угасло, сменившись апатией, а несильный, чистенький голосок мистера Гована все звучал и звучал. Люди начали расходиться, внезапно вспомнив о коровах, ждущих дойки, и полах, ждущих метлы, совершенно уверенные, что не может произойти ничего интересного, пока бубнит этот непреклонный голос. Когда мистер Гован закончил первоначальную защитную речь, наступил вечер, и приземистый судья, которого я нарекла Джеффом, объявил, что суд будет продолжен утром. После короткого совещания вполголоса между Недом Гованом, Джеффом и тюремщиком Джоном Макрэем два дородных горожанина повели меня к постоялому двору. Я кинула взгляд через плечо и увидела, что Гейлис ведут в другую сторону, обратно в яму, причем она не спешит и не выражает по этому поводу никакой признательности.
В темной задней комнате постоялого двора с меня, наконец, сняли путы и принесли свечу. Затем появился Нед Гован с бутылкой эля и тарелкой мяса и хлеба.
— Я побуду с тобой всего несколько минут, дорогая, и то вырвал их с трудом, так что слушай внимательно. — Маленький человечек наклонился ко мне, и выглядел он при этом в мерцающем свете настоящим заговорщиком. Глаза у него сверкали, и он не выказывал никаких признаков усталости или утомления, за исключением некоторой небрежности в парике.
— Мистер Гован, я так рада видеть вас! — искренне сказала я.
— Да, да, моя дорогая, — ответил он, — но на это у нас нет времени. — И потрепал меня по руке, дружески, но весьма небрежно.
— Я сумел убедить их рассматривать твой случай отдельно от мистрисс Дункан, и это может помочь. Выяснилось, что поначалу тебя арестовывать никто не собирался, тебя взяли только из-за того, что ты общалась с ве… с мистрисс Дункан.
— И все же, — торопливо продолжал он, — существует опасность и для тебя, и я не буду этого скрывать. В настоящий момент общественное мнение в деревне складывается не в твою пользу. Что заставило тебя, — с несвойственной ему горячностью воскликнул он, — трогать этого младенца?!
Я открыла рот, чтобы ответить, но Нед нетерпеливо отмахнулся.
— А, ладно, теперь это не имеет значения. Вот что мы должны сделать: будем давить на то, что ты англичанка — а отсюда твое невежество, заметь, а не чудаковатость — и оттягивать решение как можно дольше. Время на нашей стороне, потому что наихудшие из подобных процессов происходят в атмосфере всеобщей истерии, когда разумностью свидетельских показаний пренебрегают ради удовлетворения жажды крови.
Жажда крови. Именно это чувство я ощущала, именно его излучали лица в толпе. Кое-где появлялись следы сомнения или сочувствия, но только у тех редких душ, что стояли поодаль от толпы, а таких личностей в Крэйнсмире маловато.
О нет, поправила я себя. Одна точно есть — этот маленький сухой эдинбургский юрист, негнущийся, как старый башмак, который он так сильно напоминает.
— Чем дольше мы продержимся, — продолжал мистер Гован само собой разумеющимся тоном, — тем меньше люди будут склонны к поспешным действиям.
— Поэтому, — положил он руки на колени, — твоя роль завтра — просто молчать. Говорить буду я — и моли Бога, чтобы это подействовало.
— Что ж, это звучит достаточно разумно, — я с трудом попыталась улыбнуться, глянув на парадную дверь, где раздавались громкие голоса.
Мистер Гован перехватил мой взгляд и кивнул.
