Елизавета Дворецкая - Огнедева
Во многих домах снаряжали покойников. Обойдя всю родню, Дивляна уже знала, что Буревоичи потеряли убитыми четверых, в том числе Добровоя, Сивоярова младшего брата, очень уважаемого человека. Братомеричи готовились хоронить троих, но еще за двоих, тяжело раненных, приходилось каждый день приносить Марене жертвы, умоляя отступиться. Везде слышались причитания вдов и осиротевших дочерей. Молодые парни — Братоня, Туряка, Горденя — лежали в долбленых домовинах, одетые в нарядные свадебные рубашки, подпоясанные свадебными поясами. Так положено: умерший до свадьбы на своих похоронах отмечает как бы и свадьбу разом, чтобы положенный человеку в земной жизни круг был совершен полностью и мертвец не возвращался, пытаясь дожить недожитое.
Сидя возле тела Братони, Милорада, Дивляна и Молчана, как единственные оставшиеся в доме женщины, пели свадебную песню жениху, стараясь, чтобы голоса звучали хоть с каким-то намеком на свадебное веселье:
Братонегова-то матушка
На заре сынка породила,
Поскорей его взрастила,
По головушке погладила,
Гладила, приговаривала,
Уму-разуму учила:
Ты будь, мое дитятко,
Счастливый, удачливый,
К добрым людям приветливый…
К вечеру, когда пора было отправляться в Маренино святилище, пришла Родоумова вдова Снежица. Она принесла с собой венки из травы и весенних цветов и один из них надела на голову Братоне. Шмыгая носом, Дивляна вспомнила тот вечер: все-таки она угадала правильно, Братоня собирался жениться на Снежице и даже сказал ей об этом — и вот теперь она пришла, чтобы быть невестой на его смертной свадьбе. Конечно, безродная рыбацкая вдова — не самая завидная невеста для потомка словенских князей, хоть и горбатого, но в роду она, пожалуй, прижилась бы. Бросила бы свою оставшуюся от мужа-рыбака покривившуюся избушку, хлопотала бы на гостином дворе… Сейчас Снежица выглядела погасшей, поникшей и говорила почти шепотом. Опять ей не повезло.
— Ну ладно! — Домагость хлопнул себя по коленям и встал. — Дольше ждать-то нечего, пора сынку и в дорогу. Поднимай, ребята.
В святилище Марены уже устремился в небо столб дыма, а когда высаживались из лодей и выносили домовину, потянулся и второй. В эти дни хоронили многих. На пустыре были устроены сразу четыре крады — кладки из сухих дров, высотой по плечи человеку, просмоленные, переложенные берестой и соломой: для Братони, Гордеслава, Свеньши и его сына Туроберна, которых положили вместе. На четвертой уже лежал Толимил, старший внук Честомила. На крады поднимали домовины, сделанные в виде лодьи — носом на запад, в Подвечернюю сторону, куда погребальной лодье теперь предстоит плыть.
Возле каждой стояли родичи, немногие женщины причитали. Поджигал крады Велесов жрец Святобор, один из старейшин. Для этого обряда он оделся в торжественный наряд жреца — в медвежью шкуру, и оскаленная морда зверя, венчая голову, делала его истинным подобием Велесова зверя.
Свой венок невесты Снежица положила на грудь Братони и только тут с плачем начала причитать. Пламя вмиг охватило краду, обняло домовину, скрыло лежащее тело. Огонь ревел, взлетая к небесам, а Святобор, обходя краду с медвежьим посохом, произносил заклятья к Роду, Маре и Велесу. Остальные молчали, и в гуле пламени им слышался шелест крыльев. Родная душа, очищенная священным огнем, невесомой и невидимой птицей отлетала в Сваргу. А черный дым от множества погребений, смешанный с тяжелым запахом гари, кружил над святилищем Марены, и казалось, сама Черная Птица[11] парит здесь на дымных крыльях.
Но вот убитых похоронили, их родичи ходили, по обычаю, в вывернутой наизнанку одежде в знак своей скорби. Еще несколько человек умерли, но в большинстве раненые постепенно поправлялись. Дозорные дружины, сменяя друг друга, стерегли Волховский путь, но Игволод, засевший в Вал-городе, не показывался оттуда, видимо, тоже лечил раненых, чинил оружие и снаряжение. Дым погребальных костров развеяло ветром, земля впитала кровь, жизнь пошла почти обычным порядком — за исключением того, что за уехавшими детьми и женщинами пока не посылали, зная, что опасность отступила, но не миновала. Милорада и Дивляна оставались единственными женщинами в доме, и на них в эти дни свалилось столько забот, что и десятерым хватило бы с избытком. Были еще Молчана и Никаня, но челядинка днем и ночью ухаживала за роженицей и младенцем, по-прежнему жившими в бане. С другими молодая мать старалась даже не общаться, потому что пока не было времени как следует провести очистительные обряды.
А все обыденные хлопоты упали на плечи Милорады, ибо без хозяйки никак было нельзя. Как старшая жрица Макоши, она лечила раненых травами и заговорами, прямо из рук в руки передавая опыт бабок своей дочери, приносила искупительные жертвы Марене, чтобы та пощадила тяжелораненых, отступилась от них. Дивляна старалась перенять у матери все, что возможно. Заговаривать у нее не получалось — она легко запоминала слова заговора, но не чувствовала того слияния с духом божества, которое ощущали в эти мгновения Милорада или Яромила. Эту способность унаследовала от Милорады только старшая дочь, Дева Альдога. Зато Дивляна выучилась ловко варить отвары и готовить настои, делать разные припарки, перевязывать раны. И даже с этой тяжелой работой девушка справлялась легко, потому что вся она была полна образом Вольги, и мысли о нем заставляли ее день и ночь улыбаться. Это ощущение счастья передавалось всем вокруг, так что при виде ее сияющего солнечного лица начинали улыбаться даже хмурые мужики.
По ночам ей трудно бывало заснуть, Дивляна вертелась, ее била горячая дрожь, сердце трепетало, кровь бурлила и быстрее бежала по жилам, ум кипел, перед глазами проносились обольстительные картины будущего. Вот она сидит на своем свадебном пиру, в красном платье, с самыми дорогими ожерельями, вот идет с белым женским покрывалом на голове, в богатом уборе молодухи, ждущей первого ребенка. Вот у нее родится сын, потом еще один, потом еще пять, и все молодец к молодцу, такие же статные и веселые, как сам Вольга. А то она просто воображала, как он подойдет к ней и поцелует прямо перед всеми родичами, когда отец согласится на их обручение, — Дивляна уже ждала этого поцелуя с нетерпением и высчитывала, сколько времени должно пройти, чтобы отец разрешил справлять свадьбу. Если бы не погибшие братья, то ее можно было бы сыграть хоть сейчас, хоть завтра — приданое давно готово. Но когда-нибудь ведь это случится… Дух занимало от мысли, что если бы не поминания умерших, то уже довольно скоро она могла бы проводить ночи в объятиях Вольги…
