Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна

— Лида, прости меня, — прошептал он, выпуская ее из объятий, и выбежал за дверь.

Она осталась стоять, переводя дыхание, потом кинулась за ним, перепрыгивая через ступени. Вылетела на улицу, остановилась, глядя в его удаляющуюся спину. Он опять от нее уходил, ускользал, просачивался сквозь пальцы. Только на этот раз не оглянулся, не оставил даже крошечной надежды.

— Лида, что-то случилось? — робко проговорила соседка Наташа, тоже выглядывая во двор. — А я, представляешь, демонстрацию проспала, дуреха.

— Он ушел. Он не позвал меня с собой, — разрыдалась Лида у нее на плече.

Глава XVII

Письмо

Теперь Лида плакалась Эльзе. То, что раньше таилось глубоко, причиняя боль, теперь просто рвалось наружу, и нужно было поделиться, хоть с кем-нибудь. Эльза сосредоточенно слушала, а Лида все говорила и говорила о своей непутевой любви: и про русалок, и про первую встречу в лесном сумраке, и про воскрешение Бараховского, о разметавшем все планы письме, про обручение с Колей в доме у местной старушки, много еще о чем. Особенно тяжело далась последняя встреча, а еще едкие слова Лёли, что за благородством мужчины кроется банальное равнодушие.

— И как мне теперь жить? — размазывала Лида по щекам слезы. — Он разве не понимает, что мне без него плохо, что я не хочу Москвы без него, и Юрьева без него не надо? Я, конечно, переживу, не сломаюсь, не сгину. Я справлюсь и даже научусь радоваться жизни, может, даже выйду замуж от отчаянья и страха одиночества. Все у меня будет… Но как же так можно, вот так самому решать, не дать права выбора? Я ведь тоже человек, я имею право на выбор.

Лида выдохлась и наконец замолчала, глядя в саму себя.

— Надо его проводить на поезд, — спокойным тоном, как само собой разумеющееся, проговорила Эльза.

— Нет, он же сказал: «Прощай», он не хочет меня больше видеть.

— Тебе нужно его проводить на поезд, — словно не слыша подругу снова настойчиво повторила Эльза.

— Тогда я буду выглядеть как назойливая муха или вон дворовая собака, ее гонят, а она все равно бежит.

— Тебе не все равно, как ты будешь выглядеть, если это последняя возможность его увидеть?

Лида тяжело вздохнула, потерла щеки, чтобы взбодриться, вышло не очень. Эльза неожиданно вскочила и выбежала в соседнюю комнату, оставляя гостью одну. Лида осталась неподвижно сидеть на диване, и только неровное дыхание выдавало волнение. Внутри боролись желание встречи и гордость. Может, действительно это не любовь, раз остаются сомнения? С другой стороны, разве любовь должна унижаться, разве она должна быть навязчивой, если другому до тебя и дела нет?

— Вот, — Эльза торжественно внесла на вытянутых руках что-то полосатое и пушистое.

— Что это? — приподнялась Лида, чтобы лучше рассмотреть.

— Это мужские носки. Хорошая пуховая нитка, плотная вязка. Любой мороз нипочем. Бабушка отцу вязала, но согласилась еще одни сотворить, а эти понесешь на вокзал Колмакову. Скажешь — от коллектива прощальный подарок, попросили именно тебя передать.

— А дальше?

— А дальше видно будет. Главное, сейчас поезжай на вокзал, узнай вечернее расписание поездов, чтобы не прозевать.

— Спасибо, я отдарюсь чем-нибудь, — с трепетом взяла Лида подарок.

— Глупости, мы же с бабулей от души.

— Я влюбленная дура, да? — кисло улыбнулась Лида.

— Ну, немного чокнутая, — с серьезным лицом проговорила Эльза, — этого уж не отнять.

Обе рассмеялись.

Лида положила в ковровую сумку заветные носки, постояла посредине комнаты, оглядывая ее потерянным взором, затем зачем-то свернула юбку баб Даши, завернула в нее нитку бисера и все это вместе со своими документами тоже отправила на дно материнского наследства. Глупо? Да.

А вот ключи забирать не стала, спрятав их в щель между бревнами стены. Все, можно ехать, отдавать подарок.

Теремок бывшего Ярославского вокзала приветливо сверкал огоньками, словно открывая двери в чарующую сказку, но внизу, у подножия его диковинно-витых стен, шла обычная вокзальная суета, разрушающая иллюзию чуда.

Волнение подступило к горлу, руки повисли сломанными крыльями. «Соберись», — одернула себя Лида и пошла в здание вокзала. Паровоз уже подали, он нетерпеливо попыхивал, готовый тащить железное тело состава. Двадцать минут до отправления — это же целая вечность. Какой вагон? Если Коля уже сел, его сложно будет отыскать.

Лида медленно пошла вдоль перрона, обходя пассажиров и провожающих. Первым она увидела Митю, он стоял к ней лицом и что-то оживленно рассказывал, размахивая руками. Рядом курил отчего-то мрачный и тихий Плотников, так необычно было видеть его таким. Люся из Коломенского с Мишей, соседом из общаги, тоже были здесь. И в этом полукруге друзей в серой кепке стоял Николай. Он то смотрел на свои ботинки, то поднимал голову, оглядываясь, будто кого-то выискивая. Не эту ли девицу с носками?

Лида ускорила шаг, потом поймала саму себя налету, резко останавливаясь, выдохнула и… встретилась взглядом с братом, Митя ее заметил первым. Что-то неуловимое промелькнуло в его натужно-веселом лице, и Лида поняла — сейчас он будет ее останавливать. Да как бы не так, Митенька! Лида рванула вперед.

— Слушай, а газета! — хлопнул себя по лбу Митя. — Тебе ж в дорогу нужна газета, я сейчас, — сорвался он с места.

— Митька, не суетись, — услышала Лида родной голос Коли.

— Я мигом! — быстрее побежал Митя.

Он толкался и извинялся одновременно, подвигая людей так, чтобы загородить ими Лиду, возводя бурлящую людскую баррикаду.

— Ты что здесь делаешь? — зло рыкнул он, хватая Лиду под локоть и стараясь увести.

— Я н-носки принесла, — зарылась Лида в сумке. — Вот, — протянула она трясущейся рукой добротную вещь, — мне поручили передать.

— Лида, тебе не надо туда ходить, — мягко, почти ласково, проговорил Митя.

— Почему⁈ — пытаясь высвободиться, рыкнула Лида.

— Коля едет не один, — выпустил ее локоть Митя. — С ним едет Полина, — выдохнул он, глядя на потертую урну.

— Какая Полина? — пробормотала Лида, отступая.

— Его Полина, невеста. Они помирились, и она едет с ним в Вологду.

— Она же замуж вышла.

— Какое это теперь имеет значение, он позвал — она поехала.

— Поехала, — эхом отозвалась Лида. — Но это неправда, зачем ты мне врешь? Дай пройти! — снова рванула она вперед.

— Да как же неправда, если она уже в вагоне. Лида, так бывает, это взрослая жизнь. Они долго были вместе, были фактически семьей, он очень переживал разрыв…

— Почему она в вагоне? — ударила Лида Митю в грудь. — Почему⁈

— Да потому, что, если останется на перроне, то передумает. Она сейчас теряет все, понимаешь — все! Родных, работу, уютное жилье, театры, кино, парки, свой привычный устоявшийся мир. Думаешь, это легко? — Митя приобнял сестру за плечи, пытаясь заглянуть ей в лицо. — А тебе не надо туда идти, и так Грабарь тебя выдал за невесту, чтобы прописку быстрее выбить, а добрые люди Поле донесли. Они сильно поругались, помирились с трудом, если ты сейчас появишься, сама понимаешь. Лида, поезжай домой, пока не поздно, а лучше поезжай к Леле, переночуешь сегодня у нас. Для Коломенского уже поздновато.

Митя что-то говорил и говорил, а Лида все смотрела на пуховые носки, словно они добрые щенки, которых выкинули на мороз хозяева.

— Носки давай, передам, — взял у нее подарок Митя. — А тебе Коля вот письмо оставил, прочитаешь потом, — достал брат из кармана пальто сложенный тетрадный листок. — Сказал, что не любовное.

— А про что? — смотрела Лида на лист, раздумывая, нужно ли ей теперь вообще что-то брать от Колмакова.

— Откуда ж мне знать, я чужие письма не читаю, что бы ты там обо мне не думала, — передернул плечами Митя.

— Ты так часто это говоришь, что очень скоро я именно так и буду о тебе думать, — ядовито произнесла Лида.

— Первая любовь всегда несчастная, — назидательно произнес брат, — но это проходит, поверь мне. Я побежал, а то не успею носки отдать.