Сьюзен Кинг - Пророчество Черной Исабель
– Для меня это слабое утешение, – процедил сквозь зубы горец и снова дернул поводья.
Расстроенная его словами, Исабель уже не сопротивлялась, и они в молчании тронулись в путь.
– Если Ральф действительно держит вашу родственницу против ее воли в Уайлдшоу, тогда вам тем более стоит отпустить меня к нему, – предложила девушка через некоторое время. – Я попрошу ее освободить, и мы оба без рискованной затеи с выкупом получим то, что нам нужно.
– Давайте больше не будем об этом, – бросил через плечо горец. – Подождем, пока вы отдохнете и успокоитесь.
– Да, вам легко говорить «успокоитесь»!
Он не ответил, и они продолжали путь в молчании, под мерный стук копыт размышляя каждый о своем. Вглядываясь в широкую спину Линдсея, его мускулистые руки и бедра, буйную гриву волос, отливавшую на солнце золотом, Исабель думала, что внутри этот человек, должно быть, железный.
Ей вспомнились его ласковые слова, теплые прикосновения, странное ощущение близости, возникшее между ними и почти сразу безвозвратно потерянное, и у нее больно сжалось сердце, как будто ее предал близкий человек.
– Я считала, что могу вам доверять, – проговорила она с горечью. – Какая ошибка!
– Вы не первая, от кого я это слышу, – бросил он через плечо и пустил свою лошадь в галоп. Жеребец Исабель рванулся вперед, и девушке пришлось ухватиться обеими руками за гриву, чтобы не упасть.
Она хотела крикнуть что-нибудь обидное в покачивающуюся впереди широкую спину, но, вконец измотанная напряжением последних часов, болью и страхом, не смогла произнести ни слова. Ее охватило оцепенение: безграничная усталость сковала тело, давила, тянула вниз, не позволяя не то что продолжать спор с Линдсеем, но даже думать.
Сколько времени так прошло, Исабель не знала. Она вообще перестала понимать, что происходит. Когда Джеймс остановился и молча протянул ей овсяную лепешку, вынутую из притороченного к поясу мешочка, девушка взяла ее и принялась жевать, даже не поблагодарив, не ощущая ни вкуса, ни запаха еды.
Ночь уже вступила в свои права, на темный небосклон поднялась луна, когда они выехали к реке, через которую был перекинут узкий деревянный мостик. Холодный влажный воздух и плеск воды, испещренной белыми гребешками бурунов, вывели девушку из оцепенения; она направила своего коня на мост. Перебравшись на другой берег, беглецы пересекли вересковую пустошь и оказались в густом лесу.
Под деревьями царил почти полный мрак, лишь слабые лучи ночного светила пробивались сквозь листву. Лесная тропинка была едва различима, но Линдсей, хоть и не мчался во весь опор, все равно ехал очень быстро, словно видел в темноте. «Наверное, он нашел бы эту тропку, даже если бы ослеп», – подумалось Исабель.
С каждой минутой ей становилось все хуже, она чувствовала, что больше не в силах ехать верхом и выносить жгучую боль, терзавшую ее тело.
Поскорее бы остановиться и отдохнуть, чтобы кто-нибудь ласково обнял, приголубил, как когда-то, в детстве, делали мама и папа… Увы, их уже нет рядом, а Джеймс Линдсей, похоже, и пальцем ради нее не шевельнет…
Глаза Исабель наполнились слезами, она несколько раз смахивала их рукой, но они не уходили и в конце концов ручьями хлынули по щекам, а из груди несчастной пленницы исторгся страдальческий стон. Линдсей оглянулся, хотел что-то сказать, но передумал.
Через несколько минут они достигли развилки, и он повернул было лошадь влево, но девушка вдруг охнула и сползла на землю.
Голос Джеймса, бормочущий ее имя, и тепло его руки на щеке – вот последнее, что она услышала и почувствовала, проваливаясь в черную бездну забытья.
8
– Кии-кии-кии-ир, – вырвал Линдсея из сна гортанный птичий крик. Это, несомненно, был голос сокола. Джеймс поднял глаза и оглядел серую в предрассветных сумерках прогалину, на которой они с Исабель провели ночь, но ни в небе, ни в ветвях деревьев птицы не было. Тогда он посмотрел вниз.
Укутанная в его плащ Исабель крепко спала, прижавшись к его теплому боку; Джеймс же заснул, привалившись спиной к огромному дубу, корень которого, прикрытый краем плаща, служил девушке подушкой, а ему подлокотником. Сон стер страдальческую гримасу с прекрасного лица Исабель, и она казалась бы воплощением божественной прелести, если бы не ее сладкое похрапывание, составлявшее такой забавный контраст с безмятежной красотой девушки, что Линдсей невольно улыбнулся.
Но он тотчас же помрачнел, вспомнив погибшего семь лет назад брата, который точно так же похрапывал в детстве. Маленькие братья спали в одной постели, и Джеймс частенько щипал и толкал старшего, чтобы заставить его замолчать, пока тот, сонный, с закрытыми глазами, не отвешивал младшему тумака и не переворачивался на другой бок.
Линдсей стиснул зубы. Разве он мог тогда знать, что его несчастного брата убьют на залитом кровью поле Фалькирка?
– Кии-кии-кии-ир, – снова закричала невидимая птица. Да, это сокол, никакого сомнения, и, похоже, он чем-то встревожен, он не летает над лесом, а сидит где-то поблизости в ветвях. Осторожно, чтобы не разбудить Исабель, Линдсей сел и снова оглядел деревья вокруг: пусто, сокола нигде не видно.
Девушка вдруг тяжело задышала во сне и всхрапнула раз, другой. Линдсей погладил ее по плечу, коснулся пальцами бархатистой, как лепестки розы, но твердой скулы, – прорицательница, не просыпаясь, повернула голову поудобней, и ее дыхание стало ровнее. Джеймс положил руку ей на плечо и принялся разглядывать росшие вокруг прогалины деревья.
В эту ночь он спал, как всегда, очень чутко, держа под рукой оружие – привычка, которую он, преследуемый англичанами, выработал за годы жизни в лесу; теперь, когда против него ополчились и свои, горцы, когда его имя предано на родине анафеме, умение быть всегда настороже здорово пригодилось.
В тишине предрассветного сонного леса был прекрасно слышен каждый звук: журчание ручья, шелест папоротника, шуршание мышей в траве. Наконец чуткий слух Линдсея уловил шорох птичьих крыльев.
Горец нахмурился – сокол вел себя странно – и снова осмотрел все вокруг зорким, привычным к лесу взглядом, отметив, как рассыпалась в утреннем небе стайка жаворонков: верный признак, что поблизости хищная птица, даже если она молчит.
Если сокол ручной, то рядом наверняка и охотники. Озабоченно посмотрев на Исабель, Линдсей легонько потряс ее за плечо, чтобы разбудить, но она только жалобно застонала и сильнее прижалась к нему: ее нежная, как согретая солнцем роза, щека оказалась у него на ладони.
Линдсея пронзило острое желание, и он отдернул руку, но его тело вновь обрело покой лишь через несколько мгновений.
Сокол снова вскрикнул: похоже, он был совсем рядом. Джеймс помрачнел и раздраженно откинул рукой волосы со лба. Надо как можно скорее забрать лошадей и убираться отсюда подобру-поздорову, потому что хозяева ловчей птицы, шотландцы ли, англичане ли, наверняка сочтут проклятого всеми изгоя и знаменитую предсказательницу более достойной добычей, чем утки и фазаны.
