Елена Арсеньева - Государева охота
Новость сию преподнес мне известный вам Хакоб Кейт [12], присовокупив, что насаждение католичества и даже унии в России может встретить на своем пути столько препятствий, что о них и помыслить-то страшно, не то что пытаться преодолевать. Он также говорил, что учитывая пролютеранскую устремленность Феофана Прокоповича, гораздо реальнее видеть Россию в будущем страной протестантской.
Его рассуждения меня удручили до крайности, однако лишний раз привели к выводу, что миссионеров наших в России необходимо будет готовить с особенной тщательностью. Мы привыкли рассуждать о том, что трудно перечислить и представить себе все те ужасы, каким подвергается всякий миссионер, вступающий в борьбу с людьми и природой, чтобы проповедовать язычникам Евангелие, а того пуще — слово Игнатия Лойолы [13]. Нет, мы никогда не отступали ни перед какими ужасами и угрозами. Точно так же, как храбрая армия выдвигает новые войска на место павших, так и иезуиты идут вперед под знаменем креста с изумительной храбростью и героизмом. Однако нельзя забывать, что никакие, язычники не могут сравниться, по окаменелости души и сознания с православными христианами, исповедующими греческую веру, и нам не следует забывать об этом..."
* * *"Ваше преосвященство, за неимением курьера задержался с отправкою сего письма, однако оно и к лучшему, поскольку возникли другие новости.
Суть их в том, что великая княжна внезапно и очень опасно занемогла. Остерман, к которому она всегда питала великое доверие, весьма встревожен. У меня создается впечатление, будто он скрывает истинное положение вещей: уверяет, что недомогание связано с обычным ухудшением грудной болезни Натальи Алексеевны, однако при этом намерен послать курьера к его величеству, который находится, по своему обыкновению, на псовой охоте. К сожалению, мне никак не удается встретиться с Анной Крамер, ибо общение великой княжны с посетителями прекращено, ее гофмейстерина находится при ней безотлучно, однако, судя по оживлению Блументроста, лейб-медика здешнего двора, положение этой молодой девушки и впрямь опасно. С другой стороны, Блументрост не кажется мне достаточным знатоком своего дела. Например, он и слыхом не слыхал, что в Испании, например, при лечении грудных болезней с успехом применяют женское молоко. А ведь от его усилий зависит жизнь сестры императора!
Умоляю вас помолиться за ее жизнь. Уверяю вас, ваше преосвященство, — это будет незаменимая потеря для России, несмотря на то, что речь идет всего лишь о женщине. Ее ум, рассудительность, благородство, наконец, все качества души выше всякой похвалы. Иностранцы теряют в ней покровительницу.
Между прочим, ваше преосвященство, скоро исполнится год, как я при этом дворе, и поверьте, этот год стоит двух, проведенных в ином месте. Дай Бог, чтобы не прожить здесь еще года. Зима, кажется, еще и не думает подступать: вместо снега и мороза по утрам теперь непролазная грязь".
Август 1729 года
Дашу все слушали как завороженные, однако пуще остальных был поражен ее рассказом молодой император. Он весь обратился в слух, он не сводил глаз с девушки, которая с первого взгляда очаровала его красотой, а теперь явила такую силу духа, какую не часто и в мужчине встретишь.
С самых первых дней рождения надышавшийся воздухом придворной жизни, пропитанной ложью, хитросплетениями, злыми кознями и коварством, он мало что знал о чистых помыслах, самоотверженности и добросердечии. Воинская храбрость — да, это поражало его воображение. Однако она была всегда связана с жестокостью — таковы уж законы войны! А милосердие и другие добродетели человеческие оставались принадлежностью житий святых и отвлеченных нравоучений. Ни разу в жизни ему не приходилось стать свидетелем поступка, не имеющего под собой никакой корысти, видеть жажду мести не за личную обиду, а во имя справедливости, Петру часто говорили — и Остерман, и старший Долгорукий, и князь Иван, и очаровательная тетушка Елизавета, и испанский посланник де Лириа, который очень нравился молодому царю, и еще раньше Александр Данилович Меньшиков, — да и вообще, чудилось, со всех сторон твердили ему: цель оправдывает любые средства. Но беда состояла в том, что никакой цели Петр перед собой не видел! Слова о величии государства оставались для него лишь призраком, а средства для достижения этого величия были ему подсказаны другими, часто недобросовестными, пекущимися лишь о личной выгоде людьми. И почему-то именно сейчас — как ударило! — он впервые осознал, что живет чужим умом, чужими страстями, чужой враждой и дружбой, что все это ничуть не волнует его, что жизнь его, в сущности, пуста, хотя заполнена развлечениями с утра до вечера, а часто им посвящена и ночь.
Он помрачнел, задумался, на миг ощутил сосущую тоску... но сладким ядом власти уже слишком давно была отравлена его кровь, и эту застарелую отраву не взять было новым, еще толком не осознанным, легким чувством восхищения перед незнакомой девушкой. Более того! Малейшее сомнение в себе раздражало мальчика, привыкшего кругом срывать цветы восхищения... пусть даже фальшивые. Ему захотелось хоть как-то, хоть мысленно, восторжествовать над девушкой, которая заставила его почувствовать себя несчастным. Он снова вообразил ее в своих объятиях, представил ее покорность, ждущий трепет, страх перед ним... перед мужчиной и властелином. И кивнул, довольный, ибо уже решил, что надо делать, — сам решил.
— Ваше сиятельство, Алексей Григорьевич, — произнес Петр с той рассудительной важностью, которая порою являлась вдруг в его повадках и представляла собой полную противоположность неровной манере поведения и неопределенному, полудетскому лицу, — в самом деле, пора уж милосердно вспомнить о раненом. Немедленно известите герцога де Лириа, чтобы позаботился о своем человеке и забрал его. Вашу же осиротевшую родственницу, думаю, пригреют в вашем доме. Княгиня Прасковья Юрьевна известна своей добротой... Буду счастлив видеть Дарью Васильевну всякий раз, когда Бог приведет побывать у вас в гостях.
Петр неприметно кивнул сам себе, чрезвычайно довольный, как складно, совершенно по-взрослому высказался. Он заметил озадаченное выражение, промелькнувшее на лице Алексея Григорьевича. Ничего, пусть только старый лис сделает вид, что не понял намека: император желает новых встреч с этой девушкой! И нечего подсовывать ему надменную княжну Екатерину — если уж государь сам не может выбрать себе даму сердца, тогда какой он вообще государь?!
— А теперь, — молвил веско молодой царь, — мне бы хотелось знать, какое наказание настигнет вашего смерда, не только пролившего кровь невинных моих подданных, но и опозорившего меня в глазах моего брата, испанского короля? Этак скоро слух по Европе пойдет, будто Россия воротилась к допотопным временам, здесь воцарились дичь и глушь, коли в десятке верст от Москвы честных людей грабят и убивают. Но прежде чем вы покараете негодяя, соизвольте выпытать у него, куда он запрятал деньги. Восемь тысяч золотых монет — огромная сумма! Коли пропала она в принадлежащем вам селении, стало быть, вам и возмещать ущерб испанцам. Не найдете у грабителей — придется отдавать свои. Дело чести, как любят говорить европейцы. Так что лучше бы найти...
