Луи Бриньон - Наказание сватьбой
- Странно, очень странно! - Луи слегка поерзал, устраиваясь поудобнее на постели, и продолжал размышлять, - а если эта девица солгала? Но зачем ей это нужно? Ответ пришёл сам собой. Да затем, что и всё остальное. Она хотела досадить мне. Возможно, желала отомстить за пощёчины. Или существовали иные мотивы, цель которых не вызывала сомнений. Все они были направлены против него. Луи восстанавливал в памяти мельчайшие подробности разговора с этой девицей. Он восстанавливал её образ, пытаясь найти причину странного поведения этого непонятного создания.
- И что я могу сказать об этой девице? - пробормотал Луи, - первое - что она несомненно красива и на редкость хорошо сложена. Второе. Эта девица смела. Её смелость граничит с дерзостью. И её не пугают последствия. Это очевидно, и поэтому весьма необычно. Третье. Она разговаривала со мной как с равным. Она ни в чём не уступала мне. Даже наоборот, пыталась меня унизить в разговоре. О чём это говорит? - Луи незамедлительно ответил на свой вопрос, - да всё просто. Эта девица непомерна горда. Она горда как… - на этом месте своих размышлений Луи запнулся.
Его задумчивое лицо изменилось и в данный момент выражало крайнее изумление. Затем он внезапно расхохотался.
- Проклятье, как можно быть таким болваном? Конечно же, она горда как… герцогиня. Этим и объяснялось её вызывающее поведение. Это всё объясняло. В том числе и её изменчивое поведение. И её описание мнимой герцогини.
Луи вновь расхохотался, вспомнив разговор в озере. До чего же изобретательна эта девица! Столь изощрённо оклеветать себя! Это мало кому под силу.
Луи пришёл в превосходное состояние духа. Чёрт, да всё складывается просто прелестно. Эта мегера доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие, одурачив его. Такое мало кому удавалось. Ну что ж, честь ей и хвала, - весело думал Луи, - однако, как все оскорблённые, - я - несомненно - получил право реванша. И, как мне кажется, он состоится очень скоро.
Луп в третий раз громко расхохотался. Теперь он был во всеоружии.
Журден, вошедший в комнату, с недоумением смотрел на веселье графа. Что могло произойти за то короткое время, пока его не было?
- Монсеньор желает чего-нибудь? - Журден поклонился.
- Благодарю тебя, мой друг. В данную минуту я нуждаюсь лишь в уединении.
Журден снова поклонился и собирался выйти, когда услышал голос графа.
- Нашли ту девицу, что смазала мою одежду мёдом?
- Нет, монсеньор, - отвечая, Журден избегал прямого испытующего взгляда Луи, направленного на него.
- Удивительно. Вы управляете дворцом, всеми слугами, и тем не менее не в состоянии найти девицу, которая оскорбила вашего гостя. Высокородного дворянина. Довольно странно. Если только вы не покрываете её?
Журден резко покраснел при этих словах. Заметив это, Луи незаметно улыбнулся. Его предположение подтвердилось. Вполне понятным становилось поведение Журдена. И не могло не вызывать уважения. Луи решил прийти на помощь Журдену. Он видел, что поставил его в затруднительное положение своим вопросом.
- Забудьте всё, Журден. Эту девицу, происшествие с моей одеждой… и принесите лучше бутылочку вина. У меня появился веский повод слегка повеселиться.
Журден не мог скрыть облегчения.
- С огромной радостью, монсеньор. Всё, что вы пожелаете!
После его ухода Луи подложил руки под голову и вытянулся на постели. На губах появилась свойственная ему улыбка. О чём он думал в эту минуту? Конечно же, о герцогине Орлеанской. И о том, каким способом будет приятнее всего отыграться. И о том, что у затеи его величества появились все необходимые предпосылки для того, чтобы треснуть по всем швам. Безнадёжное дело переставало быть безнадёжным. Появился просвет. Яркий просвет, а следовательно, и реальная возможность избежать ненавистного брака.
Что же касается самой герцогини Орлеанской… она и не подозревала о том, что её игра раскрыта и она разоблачена. Генриетта со всей тщательностью готовилась к предстоящему ужину. Она обдумывала все свои слова, выражение, с которым будет их произносить. Она снова и снова осматривала одежду, в которой собиралась предстать перед графом. В общем, она была полностью готова к очередному унижению графа. Оставалось лишь одно препятствие - граф мог не появиться на ужине. Ну что ж, если он настолько слаб, что не в состоянии справиться с несколькими болячками… она сама поднимется к нему в комнату. Именно. Она ничему и никому не позволит помешать планам мщения.
Граф сполна заплатит за все унижения, которым она подверглась по его вине.
Вопреки обыкновению, Генриетта настояла на том, чтобы и Жюли присутствовала на ужине. Она нуждалась в присутствии человека, который мог видеть её триумф. Жюли не сомневалась в том, что Генриетта сможет отомстить, как она всё время и говорила ей. Она не нуждалась в доказательствах, ибо прекрасно знала мстительный нрав Генриетты, которая никому и ничего не прощала. Жюли не хотела присутствовать на ужине. Она начинала чувствовать симпатию к графу. Он ей нравился, несмотря на все свои непростительные выходки. Однако ей всё же пришлось пойти. Всё её просьбы разбивались о категоричный ответ Генриетты, состоящий из двух слов: «Ты пойдёшь!»
Волей-неволей ей пришлось отправиться в столовую. Вернее, сопровождать Генриетту, выряженную в чёрную одежду на ужин. Жюли видела всё, что творила Генриетта. Она знала обо всём. Генриетта ничего от неё не скрывала. И тем тяжелее ей было становиться невольной участницей этого обмана.
Когда они вошли в столовую, граф уже находился там. Вопреки обыкновению он стоя приветствовал появление Генриетты. Граф выглядел просто великолепно. На нём был великолепный камзол, отделанный драгоценными камнями. Рубашка с высоким воротником. Ажурная, с многочисленными кружевами. Нижняя часть одежды была под стать камзолу - элегантная, плотно облегающая стройную фигуру графа. Слегка откинутый край камзола открывал взорам рукоятку шпаги, что висела на его поясе. Рукоятка была отделана серебром и изобиловала затейливыми узорами. Всё одеяние графа было белоснежного цвета. Оно составляло разительный контраст с одеждой Генриетты. И, что более важно, одежда тонко подчёркивала мужественную красоту графа. Его лицо, глаза, из которых струился мягкий, обволакивающий свет. И в глубине которых застыла незаметная улыбка.
Жюли не могла оторвать глаз от него. Когда ей это удалось, она незаметно посмотрела на Генриетту. Она как никто другой знала свою воспитанницу и видела, что граф и на неё произвёл неизгладимое впечатление. Так продолжалось очень короткое время. Наконец Генриетта встрепенулась, словно вышла из некоего оцепенения. Она медленно прошла к своему креслу и обратилась жалобным голосом к Луп:
