Нагиб Махфуз - Мудрость Хеопса
— Нафа, ты похож на нашу маму… Еще толком не зная, на что я способен, вы приписываете мне все лучшие качества! Смотрите, как бы я не возгордился раньше времени!
Услышав это, художник рассмеялся и не сразу сумел совладать с собой.
Джедеф удивился:
— Что с тобой? Что смешного я сказал?
Молодой человек, все еще хохоча, ответил:
— Я смеюсь, Джедеф, потому что ты сравнил меня с нашей мамой!
— И отчего ты так развеселился? Я просто имел в виду…
— Не нужно объяснений или извинений. Я знаю, что ты хотел сказать, — прервал брата Нафа, — но сегодня ты уже третий, кто сравнил меня с женщиной. Сначала, утром, отец сообщил мне, что я «переменчив, как девица». Потом, всего час назад, жрец Шелба, пока я разговаривал сам с собой, рисуя его портрет, сказал: «Ты, Нафа, находишься во власти чувств, совсем как женщина». И вот приходишь ты и заявляешь, что я похож на нашу мать! Кого же ты сам-то видишь во мне — мужчину или женщину?
Теперь настала очередь Джедефа рассмеяться.
— Конечно, мужчину, Нафа. Но у тебя тонкая натура в сочетании со страстной впечатлительностью. Разве ты не помнишь, как Хени однажды сказал, что художники — представители того пола, который нельзя назвать ни мужским, ни женским?
— Хени считал, что искусство несет в себе что-то от женственности. И все же я считаю, что в плане чувств женщина и художник — абсолютные противоположности, ибо женщина по натуре старается достичь своих целей всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, тогда как у художника нет другой цели, кроме выражения духа вещей, то есть красоты. Красота — это высшая сущность, из которой и происходит гармония окружающего нас мира.
Джедеф снова улыбнулся:
— Думаешь, философствованиями тебе удастся убедить меня в том, что ты настоящий мужчина?
Нафа стал серьезен.
— Нужны другие доказательства? — ответил он. — Хорошо, тогда, наверное, тебе следует знать, что я собираюсь жениться.
— Это правда? — Джедеф был удивлен.
Нафа чуть не захлебнулся от смеха, когда сказал:
— Неужели я так плох, что ты не допускаешь мысли о моей женитьбе?
— Разумеется, нет, Нафа. — ответил Джедеф. — Но я помню, как отец сердился на тебя за то, что ты противник брачных уз.
Нафа положил ладонь на сердце.
— Я влюбился, Джедеф, — признался он. — Влюбился — и так внезапно.
Джедеф — весь внимание — с тревогой переспросил:
— Внезапно?
— Да. Я будто птица, парил в небе, пока стрела не пронзила мое сердце и я не упал.
— Когда это случилось и где?
— Джедеф, в разговоре о любви ты не должен спрашивать о месте и времени!
— Кто она?
Он ответил с почтением, словно произнося имя Изиды:
— Мана, дочь Камади из казначейства.
— И что ты собираешься делать?
— Я женюсь на ней.
Джедеф спросил, будто подумал вслух:
— Значит, так все и происходит?
— И даже быстрее, — сказал Нафа. — Стрела, куда же деваться птице?
Воистину, любовь была удивительной сущностью. Джедеф разбирался в искусстве, учениях древних мудрецов и владении оружием, но любовь оставалась для него загадкой. А как же иначе, ведь ей в одно мгновение удалось сразить его брата! Между тем молодой человек почувствовал, как внутри него разгорелось желание испытать нечто подобное, а душа улетела куда-то в дальние края.
— Счастливая судьба повелела, чтобы я преуспел в жизни как художник, и господин Фани пригласил меня украсить его приемную залу. Некоторые из моих картин оценили в десять золотых, хотя я отказался продать их. Взгляни-ка!
Джедеф повернул голову туда, куда указывал Нафа, и увидел миниатюрное изображение девушки-крестьянки на берегу Нила на фоне заката. Словно пробудившись от красоты этой картины, которая вернула его в реальность из страны грез, юноша медленно подошел к ней и остановился на расстоянии вытянутой руки. Нафа заметил его изумление и был очень доволен собою.
— Видишь, какие на этой картине цвета и тени? Ты только посмотри на Нил, на горизонт! — восклицал он.
— Просто попроси меня смотреть на крестьянку! — прошептал Джедеф.
Разглядывая свое произведение, Нафа сказал:
— Моя кисть увековечила течение Нила, в котором чувствуется великое достоинство и гордость.
Джедеф, не обращая внимания на слова Нафы, шептал:
— О боги… Такое легкое, гибкое тело, стройное и прямое, словно копье!
— Посмотри на поля и на склонившиеся злаки, по которым можно увидеть… — продолжал художник.
Юноша, будто вовсе не слыша брата, бормотал:
— Как великолепно это смуглое лицо. Оно подобно луне!
— … что дует южный ветер! — не унимался Нафа.
— Как прекрасны эти темные глаза! У них такое неземное выражение!
— В этой картине есть не только радость. Обрати внимание на закат! Одним богам известно, каких усилий мне стоило добиться таких оттенков.
Джедеф смотрел на брата с изумлением.
— Она живая. Нафа, я слышу ее шепот. Как ты можешь обитать под одной крышей с ней?
Художник потер руки.
— Я собираюсь выручить за нее десять золотых.
— Эту картину нельзя продавать, — резко сказал Джедеф.
— Почему?
— Потому что она моя, даже если мне придется отдать за нее свою жизнь!
Нафа расхохотался:
— О, пора юности нашей! Ты будто ярко горящий огонь и прыгающее до небес пламя. Ты наделяешь душой камни, цветы и воду. Ты безудержно обожаешь иллюзии и грезы, путаешь мечты с явью…
Джедеф покраснел и замолчал. Нафа сжалился над братом и сказал:
— Приказывай же, о солдат!
— Эту картину нельзя продавать, Нафа, — юноша умоляюще сложил ладони.
Нафа снял миниатюру и подал брату.
— Дорогой Джедеф, она твоя. Можешь любоваться ею сколько захочешь.
Молодой человек нежно взял ее — так, словно это было его собственное сердце, и поблагодарил:
— Спасибо, Нафа!
Довольный художник сел обратно на свой стул, а Джедеф застыл на месте, не сводя взгляд с лица крестьянки. Спустя какое-то время он спросил:
— Как придуманный образ может настолько зачаровывать?
— Это не вымышленное создание, — спокойно ответил Нафа.
Сердце Джедефа чуть не остановилось… Он еле вымолвил:
— Ты хочешь сказать, что эта девушка существует на самом деле?
— Да, — кивнул брат.
— Она… она похожа на ту, что на твоей картине?
— Возможно, в жизни она еще прекраснее.
— Нафа! — вскричал Джедеф. — Ты знаешь ее?
— Видел пару раз на берегу Нила.
— Где?
— К северу от Мемфиса.
— Она всегда ходит туда?
— Девушка приходила после полудня в компании своих сестер. Они сидели, играли или купались, а с заходом солнца исчезали.
