Франсуа Деко - Приданое для Анжелики
В считаные дни подтвердились худшие опасения Марии-Анны. Жирондистская пресса клеймила якобинцев последними словами, рефреном повторялось «беззаконие», «убийцы», но это ничего не меняло. Убийства все продолжались, волнами расходились от Парижа до самой последней деревни. По всей стране так же волнами шли и реквизиции. В церквях с икон обдирали золотые оклады, появился декрет о конфискации имущества Мальтийского ордена, семьи эмигрантов были обложены специальной данью на содержание солдат-добровольцев. Но никто не смел и пикнуть.
Даже лояльная элита чувствовала опасность. Филипп Орлеанский, первый претендент на престол, в духе времени принял фамилию Эгалите. Высокородный Колло д’Эрбуа предложил отменить королевский сан как таковой. Терезия Кабаррюс вместе с мужем просто исчезли из Парижа, возможно в последний момент.
Мария-Анна подошла к мужу и предложила последовать примеру Терезии.
— Это невозможно, — решительно ответил Антуан.
— Почему?
— Потому, что я не закончил работу.
Это была не совсем правда. Да, муж все время изобретал себе новые научные забавы, но Мария-Анна знала его даже лучше, чем он себя.
— Ты просто прячешься, боишься об этом думать.
Тогда муж вспыхнул.
— Не говори о том, чего не знаешь!
Мария-Анна уперла руки в боки. Она видела, как это делают базарные торговки, и знала, что такая метода помогает достучаться до внимания супруга.
— Не увиливай.
Антуан покраснел, вдруг обреченно махнул рукой и заявил:
— Следствие уже началось. Никто пока обвинение не предъявил, но тот из нас, кто сбежит, поставит под удар всех бывших генеральных откупщиков.
Мария-Анна похолодела.
Значит, началось.
— Кто-нибудь уже бежал?
Муж покраснел и ответил:
— Да, есть такие.
Тогда она взбеленилась.
— Так почему же мы еще здесь? Сколько можно думать об остальных? Когда ты вспомнишь о жене?
Антуан побагровел.
— Ты мне не жена. Все претензии — к Пьеру Самюэлю.
Мария-Анна вздохнула. Она уже видела, что погорячилась.
— Я — твоя семья. Мы с тобой прожили под одной крышей двадцать один год. Я помогала тебе все это время, каждый день. Так помоги мне и ты.
Антуан поджал губы.
— Хорошо. Чего ты хочешь?
Мария-Анна невесело усмехнулась. В общем-то, она знала, что ей из Парижа не вырваться. Дело не только в Антуане, но еще и в отце, переписавшем на нее все эти безумные деньги, которыми он боялся владеть открыто. Она не могла просто бросить его и исчезнуть.
— Я хочу, чтоб мой сын Элевтер уехал в Америку.
Антуан удивился.
— А что мешает? Дай ему денег, и пусть едет.
Мария-Анна вздохнула.
— У меня совсем мало наличных. Одни отцовские акции. Да и не спасут его эти деньги. Ненадежно все это. Сегодня деньги есть, а завтра их нет.
Антуан пожал плечами и спросил:
— От меня-то ты чего хочешь?
Мария-Анна глотнула и собралась с силами.
— Отдай ему твои рецепты пороха.
Муж побледнел.
— Нет.
— Подожди!.. — Мария-Анна упреждающе подняла руку. — Не торопись. Сам посуди, с чего он начнет новую жизнь? Деньги? Так они у молодых не держатся. От них только вред! Глянь на Адриана Матье. Он вообще трезвым последние полгода не был! Не хочу, чтоб и мой сын так!.. Пусть у него будет ремесло. Занятие на всю жизнь. Как у тебя.
Антуан криво улыбнулся.
— Нет, Мария-Анна, этого не будет.
— Почему?
Антуан опустил глаза в пол.
— Извини, Мария-Анна, но твой сын — бездарь.
Мария-Анна вспыхнула, перетерпела и покачала головой.
— Это отговорка. Среди состоятельных людей полно бездарей, но жить это им не мешает.
Муж кивнул.
— Верно. Но порох — не ткацкий станок, не табак и даже не ром. Он взрывается. Я не хочу, чтобы Элевтер погиб.
Честно говоря, Мария-Анна тоже боялась такого исхода.
— Он справится. — Она с надеждой заглянула в глаза мужу. — Смог же Элевтер тогда написать эту проклятую исследовательскую работу о порохе!
Антуан развел руками.
— Мария-Анна, это было его единственное успешное исследование. С тех пор что ни урок, что ни эксперимент, так ошибка на ошибке. Вспомни, как едва не погиб Бертолле, в каком виде хоронили мсье Лефора и мадемуазель Шевро. Порох не прощает ошибок.
Мария-Анна попыталась что-нибудь возразить и не смогла.
По большому счету, сентябрьские убийства были нужны в конвенте всем. Да, буржуа бросали обвинения и клеймили, но ведь они тоже махом избавились от застарелых противников, освободили себе широкое пространство для политического маневра. И все-таки эти убийства, явно проводившиеся по плану и совершенно чужеродные французскому духу, произвели на публику настолько гнетущее действие, что конвенту пришлось немедленно выкладывать на игорный стол свежие козыри.
Аббат был к этому готов. Его люди в конвенте резко сменили тактику и быстро провели декрет о разрешении разводов. Немедленно было созвано и национальное собрание, тут же развернувшее дискуссию о новой конституции. Власть короля отменили, приняли давно уже готовую декларацию о республике, но главное, как можно шире объявили об охране личности и собственности граждан.
Тем временем армия получила хлеб и фураж, в которых испытывала жестокую нужду. Бюджет был пополнен золотом из церквей и мальтийской казны. Батальоны, только что отступавшие, вдруг взяли Шамбери. В тылу врага, в Шпейере, важнейшем прусском городе, революционеры неожиданно захватили власть.
Сытые войска быстро и тихо взяли Ниццу и Савой, Базель и Вормс. Конвент не без удовольствия присоединил старинную папскую область Авиньон. Теперь сквозной речной путь из Северного моря в Средиземное, целиком принадлежащий Франции, становился реальностью.
На этом фоне требования расследования чудовищных убийств как-то потускнели. Даже демарш Марата, заявившегося в конвент с пистолетом и пообещавшего тут же, на трибуне, прострелить себе голову, если хоть кто-то посмеет его обвинить, особого впечатления не произвел. Было и прошло.
Все шло именно так, как надо. Недоставало только Анжелики Беро. Охотник впервые прибыл в Париж, не выполнив задание.
— Если она появится здесь, то я вам ее доставлю, — пообещал он.
Аббат покачал головой. Ему не нравилось проигрывать, даже временно.
— Возьмешь в подчинение мою агентуру.
Охотник помрачнел.
— Вы же знаете, я всегда работаю один.
— Знаю, — кивнул Аббат. — Но сейчас не тот случай. Один раз ты уже не справился. Больше я не могу так рисковать.
Анжелика так и ехала в обозе до самой реки Луары. Женщины ее кормили, не попрекая, улыбались и не намеревались что-то выведать. Впрочем, здесь кормили всех. Коммуна, набиравшая батальон, обеспечила крупой и хлебом и солдат, и этих вот женщин-мародерок, незаменимых в военном деле. Пожалуй, люди, впервые получившие возможность участвовать в грабеже врага наравне с командирами, были даже счастливы.
