Николай Бахрошин - Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
— О да, прекрасная сеньорита, я тоже в восторге от этого имени, — галантно согласился Бенволио. — Но, увы! К глубокому сожалению, — дела, дела…
Он быстро и сильно потащил друга прочь.
— Да чтоб тебе сдохнуть, разлучник! — очнулся, наконец, Ромео. — Чтоб черная оспа баюкала тебя на ночь! Куда ты меня тянешь, заклятый враг любви?! Зачем?!
— Опомнись, Ромео! Заклинаю тебя всеми небесными покровителями — опомнись, друг!
— Что еще случилось?
— Случилось?! А сам ты не понимаешь — что здесь случилось?!
— Да что такое? — снова разозлился Ромео. — Разве не могу я поговорить с девушкой без твоего занудливого вмешательства?!
— Поговорить?! Ты называешь это «поговорить»?!.. Да ты просто как тот старый падре, что задирал подол прихожанкам, клялся, при этом, что только поговорить… Ведь вы с Джульеттой едва не начали раздевать друг друга на глазах всех гостей! Вы так же бросились всем в глаза, как гнойный свищ на щеке у первой красавицы! И это — в доме Капулетти! С его дочерью! На глазах у его гостей!
Нет, Ромео слышал его. И слушал. Но понимал его слова как-то по-своему.
— Ты думаешь, Бенволио… Думаешь, Джульетта тоже обратили на меня внимание? Это правда, друг?!
— Клянусь святостью всех на свете праведников — вот что теперь называется обратить внимание! Да маленькая Джульетта чуть не выпрыгнула из платья, спеша подставить тебе губы для поцелуя!.. Опомнись, Ромео, пока все это не кончилось еще хуже, заклинаю тебя! Если ты не думаешь о себе, о нас, подумай хотя бы о чести девушки!
— Убью любого, кто покуситься на ее честь!
— В таком случае, начни с себя!
Бенволио думал, что его вспыльчивый друг опять разозлиться, но тот лишь покачал головой:
— Бенволио, Бенволио… Старый добрый Бенволио, всегда осторожный как ангел, пролетающий мимо ада… Я влюблен, друг! Лишь Господь видит, как я влюблен!
* * *— Джульетта, сестра моя!
— Что, Тибальт?
— Ты ведешь себя неприлично, сестра! Говорю, как брат!
— В чем, братец? Что неприличного ты вдруг увидел?! О… Да ты опять пьян, братец, ты просто пьян!.. Наверное, тебе опять мерещиться что-то, как в прошлом году, когда ты гонялся по двору за крылатыми крокодилами?.. Сознайся, пьян?!
— Джульетта, Джульетта… Да, я пьян, сестра! Пьян от гнева, от горя, от унижения, от бесчестия! Я, гордый воин Тибальт, вынужден был улыбаться и кланяться заклятому врагу нашего рода, ненавистному Монтекки! Тогда как моя сестра целуется с этим Монтекки на глазах у всех!
— Монтекки? Кто говорит о Монтекки?! Тибальт, ты шутишь?! Это очень зло с твоей стороны! А ну, признавайся, пошутил! — от досады она притопнула ножкой.
— Ромео Монтекки! Именно Ромео Монтекки только что целовал тебя! — Тибальт лязгнул зубами и громко, нетрезво всхлипнул. — Моя маленькая Джульетта, как ты наивна, коварство и ад… А где Кормилица?! — тут же рассвирепел он. — Где эта проклятая баба, что вмещает в себя больше вина, чем любая стоведерная бочка?! Так-то она охраняет доверенное ей сокровище чести?!
— Где Кормилица, где Кормилица… А Кормилица здесь! А Кормилица всегда здесь! — раздалось сбоку. — И нечего шуметь, молодой господин! И нечего пускать дым из ноздрей, словно бы вы не господин, а, извиняюсь, Великий Могол! И нечего здесь хрипеть жеребцом, словно здесь, извиняюсь, собрался табун…
Как и все старшие слуги, Кормилица не уважала Тибальта, считая его пустым, вздорным малым. И всячески демонстрировала неуважения, прячась за покровительством сеньоры и сеньорины Капулетти и попустительством самого Николо.
— Конечно, давайте!.. — продолжала скрипеть она. — Бейте копытами, молодой господин! Фыркайте, раздувайте ноздри!.. Лязгайте зубами как пес на блоху в полное свое удовольствие… А мы с моей ласточкой пойдем себе потихоньку, а мы вот пойдем и пойдем… Время позднее, свечи уже догорают, и мадера вычерпана до дна… Джульетта, ласточка моя, сердце мое, пойдем-ка пока здесь тебя не затоптали и не зафыркали! Некоторые, извиняюсь, господа!..
Джульетта покорно дала себя увести. Она все еще не могла опомнится от известия, что Ромео — это молодой Монтекки. Из тех самых Монтекки, которых в доме упоминали не иначе, как злейших врагов почтенного рода Капулетти.
Ромео в скором времени кинулся ее разыскивать, но не смог найти.
* * *К сожалению, а может, к счастью, каждый праздник когда-то кончается. Закончился и бал Капулетти. Последние гости покидали хлебосольный дом, кто — на своих ногах, с разговорами, выкриками и песнями, а кто — при помощи слуг, без лишних церемоний тащивших обмякших господ к воротам и закидывающих в носилки.
Ромео, заранее притаившись в зарослях густых акаций, терпеливо ждал.
Он слышал, как Бенволио и Меркуцио искали его, звали, чертыхались, перебрасываясь между собой шутками.
Бенволио, например, предположил, что друга украли черти. Потом взнуздали, запрягли в повозку и гоняют теперь на нем по ночным дорогам, визжа и распевая похабщину. Меркуцио уверял, что этого не может быть, потому что он, якобы, сам видел, как Ромео сидел на луне, свесив ножки, и шпагой пытался отковырнуть от небесной тверди небольшую звездочку. А в повозке чертей, как известно, так далеко не уедешь. Нет, скорее всего Бенволио обознался, может кто и распевал с чертями в обнимку похабные куплеты, но уж наверняка не Ромео. А кто же еще? — стоял на своем Бенволио. Ну, так сразу не скажешь… Может, архиепископ Миланский. Этот все может! Этого не надо долго искать, если видишь похабщину и пьяные безобразия!
Распри рода Дела Скала с архиепископом Миланским были широко известны. Но Бенволио явно не был настроен их обсуждать. Он еще пошарил вокруг столов и предположил, что Ромео просто хлебнул вина через меру. Наверняка уже отправился спать. Меркуцио, обнаруживая свою обычную проницательность, предложил в заклад двадцать цехинов и душу в придачу, что сна у Ромео сейчас ни в одном глазу. А искать того, кто не хочет быть найденным, друг Бенволио, не только глупо, но и неприлично…
Слушая их привычную трепотню, Ромео улыбался.
Потом друзья удалились.
Он ждал.
Настал час слуг. Он видел, как они гасили недогоревшие свечи, как убирали посуду из павильона и со столов под деревьями, как шарили по саду и под кустами, разыскивая тела не в меру захмелевших гостей. Ему пришлось два раза переползать с места на место, опасаясь попасться им на глаза. Затем те же голоса долго и яростно препирались из-за каких-то объедков, которые некий Сотейщик, вроде бы, сожрал один, не подумав поделиться с друзьями. А вот теперь Сотейщик лишь облизнется на ореховые кексы, потому что те были припрятаны загодя. И если Сотейщик раззявил пасть и на кексы, то пусть захлопнет ее так же быстро, как он метал туда остатки копченого окорока и утятины с черносливом! — громко ругался кто-то.
