Тереза Медейрос - Неотразимый дикарь
Члены его клана однажды точно так же смотрели на него, словно он мог осуществить их мечты о воссоединении клана Кинкейдов. Почти десять лет они были с ним рядом. Они были ему ближе братьев, узы верности связывали их крепче кровных уз. Но постепенно Коннор стал понимать, что ведет их прямо в петлю палача. Поэтому пять лет назад, одним туманным утром, он сел на коня и ускакал прочь от своих людей и от несбыточных мечтаний.
Коннор подошел к окну, выходившему в сад, чтобы вдохнуть живительный воздух. Ухватившись обеими руками за створки окна, он попытался распахнуть их, но тщетно — все было покрыто толстым слоем белой краски. Очевидно, окно только недавно покрасили.
Мысленно кляня недобросовестного маляра, Коннор огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, для того чтобы разлепить раму и створки. Подойдя к камину, он взял кочергу и вернулся к окну. Ему почти удалось высвободить одну створку, когда кочерга вдруг выскользнула из его вспотевших рук и разбила нижнюю часть оконного стекла. Осколки со звоном посыпались на мощеную дорожку под окном. В оконный проем ворвался прохладный вечерний воздух. Коннор чертыхнулся, в ужасе глядя на разбитое окно.
— Кочергой не окна открывают, а огонь в камине поправляют, — раздался за его спиной насмешливый голос.
Коннор обернулся — у порога стоял улыбающийся Броуди. В штанах до колена, белых чулках и туфлях с пряжками он выглядел скорее школьником-переростком, нежели камердинером.
— Еще раз подкрадешься ко мне, — Коннор сердито ткнул в его сторону кочергой, — воспользуюсь этой штукой, чтобы проучить тебя как следует.
Не обращая ни малейшего внимания на угрозы Коннора, Броуди направился через всю комнату к кровати, странно позвякивая при каждом шаге. Подойдя к кровати, он расстегнул сюртук, и оттуда вывалилось немыслимое количество всевозможного добра, включая пару серебряных подсвечников, маленький золотой наперсток, фарфоровую масленку и часы филигранной работы.
Недоуменно хлопая ресницами, Коннор смотрел на все это богатство.
— Это что, дворецкий попросил тебя принести все это сюда, чтобы как следует почистить?
Выудив из кучи добра серебряную ложку, Броуди принялся любоваться собственным отражением.
— Просто я думаю о будущем. Если завтра этот твой герцог решит выкинуть нас на улицу, я не собираюсь уходить с пустыми руками. Кроме того, тут этого добра столько, что пропажи хватятся не раньше чем через месяц-другой.
Положив кочергу на место, Коннор сказал:
— Мне не хочется напоминать тебе об этом, но все же я когда-нибудь стану хозяином этого дома, и сейчас ты украл мои вещи.
— В таком случае будем считать это авансом.
— Но я не собираюсь платить тебе жалованье.
— Тогда я, пожалуй, вернусь в библиотеку за серебряной табакеркой.
Броуди направился к двери, но Коннор преградил ему дорогу, заставив повернуть обратно.
— Ты же мой камердинер, и тебе, кажется, полагается чистить мою одежду, сапоги или что-то в этом роде, не так ли?
Броуди невозмутимо улегся на кровать и закурил сигару, которую, вне всяких сомнений, украл у герцога.
— Но у тебя ведь еще нет никаких сапог. Сапожник придет завтра утром.
Коннор провел рукой по волосам и снова стал ходить из угла в угол.
— Ну да, вместе с портным, шляпником, ювелиром, галантерейщиком, учителем фехтования и прочими, — раздосадовано уточнил он.
— Не понимаю, чего ты капризничаешь, дружище. Не успел пробыть здесь и нескольких часов, как нашел себе невесту. Ты подумал, каково мне?
Коннор сложил руки на груди. Ему не хотелось признаваться в том, что ему стало страшно, когда Памела собралась уйти. В тот момент в его ушах уже слышался звон кандалов и клацанье замка тюремной камеры.
— Ты отлично знаешь, что я не имею намерения жениться на мисс Дарби, — мрачно сказал он. — Мне не хотелось отпускать ее. Она бы ушла, а мы бы остались запертыми в этой золотой клетке. Насколько я ее знаю, она вполне могла бы улепетнуть с вознаграждением, предварительно анонимно уведомив власти о том, что новоявленный сын герцога, то есть я, всего лишь самозванец.
— Значит, ты ей совсем не доверяешь?
— Разумеется, не доверяю, — посуровел Коннор. — Она же англичанка.
— Рад слышать это, — расплылся в широкой улыбке Броуди. — Я всегда думал, что ты скорее попадешь на виселицу, чем женишься.
С этими словами Броуди выпустил колечко дыма и стал наблюдать из-под полуприкрытых тяжелых век, как оно медленно поднимается к потолку.
— А странно, ведь герцог сказал, что у тебя глаза матери, то есть его жены, герцогини, — задумчиво проговорил он. — У меня просто мурашки по коже побежали.
Коннор недоуменно пожал плечами, снова чувствуя угрызения совести.
— Серые глаза встречаются часто. Именно такие были у обоих моих родителей. Кроме того, Памела была права, когда говорила, что люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле.
Памела не сразу нашла столовую, хотя горничная, которая пришла позвать к ужину, указала ей правильное направление и ушла по черной лестнице. Очень быстро Памела поняла, что в особняке множество длинных коридоров и просторных комнат, которые переходили одна в другую без всякой логики и предсказуемости.
Блуждая по коридорам, она вдруг почувствовала, что сильно проголодалась. Она не ела с самого утра и теперь почти всерьез опасалась, что просто умрет с голоду, если не найдет столовой.
После пробежки по длинной галерее, увешанной портретами строгих Уорриков, которые, казалось, презрительно морщили свои аристократические носы при виде Памелы, она, наконец, была вознаграждена за упорство. Когда она подошла к высокой дубовой двери, лакей в напудренном парике почтительно отворил ее, с любопытством разглядывая гостью.
Замедлив шаг, Памела разгладила юбки, неожиданно для себя чувствуя некоторое смущение и нежелание входить в столовую. Поскольку лучшее платье она надевала днем, у нее не оставалось выбора, и она была вынуждена надеть к ужину что-то другое.
Платье из белого поплина со светлой кружевной отделкой больше подходило для утра. Глубокий вырез в форме каре совсем не подходил для вечерней трапезы. Из опасения, что остроглазый герцог и его настороженная сестра сразу распознают фальшивые ювелирные украшения, Памела не стала ничего надевать на шею. К счастью, никто не мог заметить на ее ногах единственную, приличную пару туфель, принадлежащих, кстати, Софи.
Гордо вздернув подбородок, она проплыла мимо лакея в столовую. Если она опозорит Коннора перед его новой семьей, пусть он винит в этом только себя. Если она станет посмешищем всего Лондона, это послужит ему хорошим уроком.
