Барбара Картленд - Тайная гавань
Что, если он отплыл в море навстречу вражескому кораблю, и завязалась битва? Что, если он побежден и утонул или попал в плен?
Грэйния не представляла, что будет с ней, если она его больше не увидит.
Слезы подступали при одной мысли о его гибели… Ей тогда уже никто и ничто не поможет.
Все ее вещи остались на корабле, у нее теперь нет ни денег, ни одежды, вообще ничего, но это пустое по сравнению с тем, что она могла потерять Бофора.
Сердце ныло тяжко и почти непереносимо.
Глазам стало больно вглядываться в темноту ночи; Грэйния подошла к креслу и села.
Опустив голову на руки, она то ли молилась, то ли просто безмерно страдала, словно маленькое животное, попавшее в западню.
«Верни его мне… Господи, верни его!» — твердила она.
Тьма наступала на нее со всех сторон, душила, превращала в ничто!
Она не могла больше терпеть, она должна спуститься к бухте и поискать его… Но тут дверь отворилась, и он явился.
Грэйния бросилась к Бофору, обняла его за шею, прижалась к нему и расплакалась. Захлебываясь слезами, она с трудом выговаривала:
— Вы… вернулись! Я думала, что… потеряла вас! Я боялась, я так… ужасно боялась, что… больше не увижу вас!
Слова сыпались сами собой. Испуг ее был так велик, а облегчение наступило так внезапно, что она сама не знала, как у нее вылетело:
— Я люблю вас… Я не могу без вас жить! Граф швырнул на пол то, что держал в руках, и обнял Грэйнию. Обнял очень крепко — она едва могла дышать — и прильнул губами к ее губам.
Поцелуй был жаркий, сильный и властный, и Грэйния чувствовала, что готова отдать Бофору сердце, душу, всю себя.
Муки страха, испытанного ею, исчезли без следа. На смену им пришли неописуемый восторг, небывалая радость, от которых комната словно наполнилась светом.
То было чудо, не просто земная любовь, но чувство совершенное, божественное.
Бофор целовал ее, и она уже больше не принадлежала себе, она полностью, всем своим существом принадлежала ему. Наконец, он поднял голову и заговорил нетвердым от волнения голосом:
— Любимая, я не хотел, чтобы это произошло.
— Я люблю… тебя!
— Я тоже люблю тебя, — сказал Бофор. — Но я боролся с собой, я старался удержать себя от этих слов, а ты лишила меня такой возможности.
— Я думала, что потеряла тебя!
— Этого не будет, пока я жив, но, милая моя, я пытался защитить тебя от меня и моей любви.
— Ты… любишь меня?
— Конечно, люблю! — почти сердито ответил он. — Но мне бы не следовало позволять себе это, а тут еще ты полюбила меня.
— Что же я могу с этим поделать? — спросила Грэйния.
И тогда он стал целовать ее снова и снова, а она чувствовала, что он вознес ее к самому небу и нет больше никаких неразрешимых задач, никаких трудностей — только они двое и их любовь.
Долгое время спустя Бофор сказал:
— Позволь мне зажечь свечи, любимая. Мы не можем вечно пребывать во тьме, хоть я не прочь снова и снова целовать тебя.
— Я бы этого хотела, — тихонько проговорила Грэйния.
Он поцеловал ее, потом разомкнул объятия и подошел к столу. Зажег свечу, и Грэйнии подумалось, что лицо его засияло дивным светом.
Он не сводил с Грэйнии глаз, но как бы принуждая себя не заключать ее снова в объятия, взял тонкую свечку из подсвечника и направился в гостиную, чтобы зажечь свечи и там.
Освещенная комната выглядела по-особенному красиво. Бофор обратился к Грэйнии:
— Прости, моя маленькая, что я огорчил тебя.
— Но что же все-таки случилось? Я не поняла, что это был за корабль? Английский?
Граф задул тоненькую свечку. Подошел к девушке и снова обнял ее.
— Я знаю, о чем ты подумала, — сказал он. — Как выяснилось, наша команда заметила английскую шлюпку, но она не представляла для нас никакой опасности.
Со вздохом глубокого облегчения Грэйния опустила голову ему на плечо; Бофор поцеловал ее в лоб и продолжал:
— Но она имела отношение к тебе.
— Ко мне? — удивилась Грэйния.
— По-видимому, несколько дней назад, два или три, не знаю точно, неподалеку отсюда произошло сражение.
Грэйнии было так хорошо в его объятиях, что слушала она не слишком внимательно.
«Он со мной, и я в безопасности», — думала она.
— Я считаю, — говорил между тем Бофор, — что английский корабль флота его величества «Героический» потонул. Шлюпка, обнаруженная в море, о которой нам с тобой пришел сообщить Жан, была с этого корабля. В ней находились один офицер и восемь рядовых военных моряков.
— Это были англичане? — встревоженно спросила Грэйния.
— Это были англичане, — ответил граф. — Мертвые все до одного.
Грэйния понимала, что это не совсем хорошо с ее стороны, но она испытывала чувство облегчения, поскольку погибшие англичане ничем не могли угрожать графу и его команде.
— Мы ничего уже не могли для них сделать, — продолжал Бофор, — только похоронили их в море, а я взял их документы, чтобы можно было опознать людей в случае необходимости.
Он помолчал и добавил:
— Имя офицера, который имел чин капитан-лейтенанта, Патрик О'Керри.
Грэйния вздрогнула.
— Патрик О'Керри? — повторила она.
— Я подумал, что это, возможно, твой родственник, и принес тебе его бумаги, а также мундир и головной убор. На тот случай, если ты захочешь их взять.
— Патрик был моим двоюродным братом, — помолчав, сказала Грэйния. — Я знала его очень мало, но папа будет потрясен.
— Мы должны бы как-то сообщить ему об этом.
— Да, конечно, — согласилась Грэйния. — Он будет потрясен не только потому, что Патрик его племянник. Он наследник титула, других наследников нет, и таким образом титул перестанет существовать.
— Могу себе представить, как это огорчит твоего отца.
— Да, папа — четвертый граф, а пятого уже никогда не будет.
— Я сожалею, что так случилось, — ласково проговорил Бофор. — Мне очень не хотелось расстраивать тебя, дорогая моя.
Он по-прежнему держал ее в объятиях, губы его касались ее щеки, и радость этого прикосновения смягчала чувство утраты.
Кузен Патрик приезжал навестить мать Грэйнии, когда они жили в Лондоне. Молодой человек был в полном восторге оттого, что получил назначение на новый корабль и отправится в Карибское море. Тяжело было думать, что он теперь мертв.
Грэйния помнила, как он рассказывал матери о Вест-Индии. Он казался очень славным юношей, но на Грэйнию почти не обращал внимания, ведь она была всего-навсего школьницей, совсем девочкой с его точки зрения.
— Знаешь, что меня удивило? — сказал граф. — Твой кузен настоящий брюнет, а я считал, что все твои родственники светлые, как и ты.
Грэйния слабо улыбнулась:
— Есть светлые О'Керри вроде меня и папы, а есть темноволосые и смуглые, как полагают, с примесью испанской крови.
