Барбара Картленд - Театр любви
— Напротив — я проявляю милосердие, не заставляя вас ехать с вашим любовником, — сказал как отрубил он, — и я надеюсь никогда не видеть вас вновь!
Фиона, пораженная, смотрела на него.
Но затем она осмыслила то, что он сказал, и то, что он знал о ней и Джослине.
Ее веки дрогнули.
Поняв, что это крах всех ее планов и намерений, она вышла с высоко поднятой головой.
Лишь после того, как она исчезла из виду, герцог тихо позвал:
— Лавела!
Он глядел в затемненный угол часовни, где она скрывалась.
Все еще переполненная страхом, она выбежала к нему.
Не в силах сдерживать свое волнение, она прерывисто твердила:
— Я молилась… я молилась… в отчаянии, как можно… помочь вам!
— Вы спасли меня, — тихо молвил герцог. — Как выразить словами мою благодарность?
Он тяжело вздохнул.
— Мне даже не верится, что все это было в действительности и что вы оказались здесь в нужный момент.
— Я… спустилась… по лестнице… в часовню, потому что я… хотела… вознести благодарственную молитву… за… удивительный вечер, — запинаясь, рассказывала Лавела, — но я думаю… Бог, должно быть, послал меня… на помощь вам.
— Я уверен в этом, — ответил герцог.
Он положил револьвер, который все еще сжимал в руке, на скамью.
— Я думаю, мы должны вознести нашу благодарственную молитву вместе, — произнес он.
Девушка улыбнулась ему и стала от этого еще более походить на ангела.
Она опустилась на колени у подножия алтаря.
Герцог присоединился к ней, и они оба закрыли глаза.
Закончив самую усердную молитву из когда-либо произнесенных им за всю жизнь, герцог встал и, протянув руку Лавеле, помог ей подняться.
— Вы спасли меня! — повторил он, как будто все еще никак не мог поверить в реальность происшедшего.
— Вы не… думаете, что он… попытается вновь… напасть на вас? — прошептала она.
— Я думаю, попытается, — подтвердил герцог, — и мне остается лишь надеяться, что вам, моему ангелу-хранителю, удастся каким-то образом защитить меня.
— Я буду… стараться… вы знаете, что я буду… стараться, — пролепетала Лавела, — но… я напугана.
Она была столь прелестна, когда смотрела на него снизу вверх с беспокойством в глазах, что герцог произнес:
— Я поблагодарил Бога, но, думаю, Лавела, я должен поблагодарить и вас!
Он осторожно взял ее за плечи и, наклонив голову, поцеловал.
Он поцеловал ее очень нежно — ведь в ту минуту он не думал о ней как о привлекательной женщине.
Она была ангелом, спасшим его от страшной и унизительной будущности.
Но когда он ощутил сладость ее мягких губ, его поцелуй стал горячим и страстным.
И в то же время в нем сохранялось почтительное благоговение перед Лавелой.
Девушка почувствовала, будто перед ней внезапно открылись Небесные Врата и она вознеслась в их пределы.
Ее еще никто не целовал, и это прикосновение губ изумило и поразило ее.
Ей казалось невероятно прекрасным, что столь великолепный и добрейший человек целует ее.
Затем она испытала странное ощущение, которого ранее не знала.
Словно звездный свет проник в нее и она сама становилась звездой.
Она понимала, что и герцог ощутил этот необычный свет, который назывался божественным.
Безотчетно она придвинулась ближе к нему.
Его руки теснее обвились вокруг нее, обостряя переполнявшие ее чувства.
Чувства эти были столь сильны и кристальны, как будто их послал сам Бог, и она поняла — это Любовь.
Любовь умопомрачительная и всеобъемлющая.
Герцог вновь овладел ее губами, и она ощущала, что принадлежит уже не себе, а ему.
Когда он поднял голову и взглянул на нее, ее лицо светилось неземным счастьем.
В целом мире он не мог бы найти более прекрасного лица.
А по тому, как она смотрела на него, он понял, что боготворим ею.
— Моя дорогая, как тебе удалось пробудить во мне такие чувства? — прошептал он.
И вновь приник к ее губам.
Теперь он целовал уже не ангела, а женщину, которую безумно желал.
Так как они были в часовне и только что пережили неописуемый ужас, чувства его к Лавеле не имели ничего общего с тем, что он испытывал когда-либо к другим женщинам.
Наконец, немного придя в себя, он поцеловал ее более трепетно и сдержанно.
— Я думаю, никто не должен знать, что случилось здесь сегодня, — промолвил он.
— А слуги… не проговорятся? — спросила неуверенно Лавела.
— Я позабочусь об этом! — ответил герцог.
Он ласково посмотрел на нее.
— Я хочу, чтобы сейчас ты пошла спать и забыла о случившемся, а помнила лишь замечательный вечер, когда ты была так счастлива.
— Как я могу забыть это… если вы… все еще… в опасности? — тихо произнесла Лавела.
— Пока я в полной безопасности, — уверил ее герцог, — а мой бессовестный кузен по крайней мере в течение сорока восьми часов не будет в состоянии причинить кому-либо вреда!
— Н… но… после этого…
— После этого я буду полагаться на тебя и, конечно, на Бога, и все будет хорошо, — просто сказал герцог.
Его искренность и чистосердечие, с которым он произнес эти слова, в другое время удивили бы его самого.
Глаза Лавелы вновь излучали свет, изгнавший тревогу.
— Я буду делать то, что вы скажете, — молвила она, — 4 — но… обещайте, что будете…'осторожны.
— Мы поговорим об этом завтра.
Герцог взял ее за руку, и они вышли из часовни, оставив ее с непогашенными свечами.
У лестницы, ведущей на этаж, где находилась спальня Лавелы, герцог вновь поцеловал ее.
— Доброй ночи, моя любимая, счастливых тебе снов, и забудь о кошмаре, через который мы прошли.
— Я буду… видеть сны… о вас, — ответила Лавела.
Он глядел ей вслед, пока она не поднялась наверх.
Она помахала ему рукой и исчезла из виду.
Он направился в холл.
Как он и предполагал, ночной сторож и лакей были там.
В открытую входную дверь врывался холодный ночной ветер.
Герцог еще успел увидеть почтовую карету, запряженную двумя лошадьми, отъехавшую уже на значительное расстояние.
Она покатила по мосту, переброшенному через озеро.
Вскоре она скрылась под ветвями древних дубов, возвышавшихся по обе стороны длинной подъездной дороги.
Шелдон Мур резко сказал:
— Закрой дверь!
Лакей повиновался — задвинул два засова и повернул ключ в замке.
Потом герцог предупредил ночного сторожа и лакея, что о ночном происшествии не следует говорить никому в доме и где-либо еще.
К этому он прибавил, что в случае огласки они будут моментально уволены без рекомендаций.
— Я не говорил такого раньше никому из моих служащих, — заметил герцог, — но поскольку это дело очень серьезное, я хочу услышать от вас слово чести, что никому и никогда не расскажете об этом.
