Патриция Райан - Сокол и огонь
— Это тонизирующий напиток, — подтвердила Мартина. — Настойка валерианы и омелы. Хорошо помогает от меланхолии.
Женива, графиня Киркли, взяла настойку, вылила ее на солому и вернула пустую чашку Райнульфу. Она натянула шерстяное одеяло до подбородка и, откинувшись на подушки, уставилась в пространство немигающими темными глазами.
В ее прямых черных волосах, разметавшихся по простыням, уже появились ниточки серебра, а лицо было бледным и матовым, как воск.
— От меланхолии? — переспросила она. Женива вытянула руку, подзывая дочь, спрятавшуюся за Марти-ной. — Эйлис! Это ты им наговорила о моей якобы меланхолии? Признавайся, что ты им сказала!
— Ничего! Я… я просто… я только сказала, что у тебя болит голова, больше ничего.
— Правильно. Это я предположила, что вы, должно быть, страдаете от депрессии. Ведь вы целыми днями не покидаете спальни и мне известна причина, то есть я знаю, что вас… что вы больше не… — вмешалась Мартина, поглаживая ребенка по голове у себя за спиной.
— Вот как! Значит, вам известно, что мой муж отверг меня и расторг наш брачный договор? Когда человека выбрасывают из дома, как собачьи объедки, то неудивительно, что у него начинается меланхолия, и это естественно, так что оставьте меня в покое, мне не помогут никакие тонизирующие снадобья.
Женива отвернулась к стене. Со двора послышались голоса Торна и лорда Годфри, возвращающихся с охоты. Райнульф выглянул в окно и помахал им рукой.
— Я все же советую вам выпить лекарство, — сказала Мартина Жениве. — Вы должны подняться с постели, одеться и привести себя в порядок. Ведь жизнь не остановилась…
— Мартина… — предостерегающе покачал головой Райнульф.
Но она продолжала говорить, игнорируя его замечание:
— Ваше уныние и печаль, конечно же, вполне естественны. Но вы губите себя, отдаваясь этим вредным чувствам. И не только себя, но и свою дочь. Ведь вы ей так нужны. Ей необходима ваша забота и ласка, а не окрики и угрозы запереть ее в подвал. И если вы способны мыслить здраво, то должны понимать, что вашей дочери нужна мать, так же как и вам самой просто не выжить без вашего ребенка. Она нужна вам, а вы — ей, понимаете?
— Мне нужна Эйлис? — Женива привстала, дрожа от негодования. — А по-вашему, по чьей вине я оказалась здесь? — Она судорожно сжала кулаки и закричала: — Она разрушила всю мою жизнь!
Эйлис зарылась лицом в юбку Мартины. Райнульф взял ребенка на руки и вышел из комнаты. Эструда и Клэр подслушивали снаружи и смеялись, прикрывая ладошками рты. Крики Женивы были слышны даже на галерее.
— Если бы она была мальчиком, я бы и поныне оставалась графиней Киркли! А я здесь, отвергнутая собственным мужем, который теперь разделяет наше ложе со шлюхой! И вы говорите, что мне нужна Эйлис? Да лучше бы она вообще никогда не появлялась на свет!
Издалека послышался звук охотничьего рожка. Эструда и Клэр перестали смеяться, озабоченно переглянувшись. Лицо жены Бернарда приняло выражение усталой покорности. Женива прекратила кричать. Мартина вышла из комнаты.
— О Боже, мальчики возвращаются, — выдавила Эструда.
Послышался лай собак и улюлюканье охотников. Мартина прислушалась, пытаясь отгадать, какой из голосов принадлежал ее жениху. Она вся напряглась от предвкушения встречи с ним.
Появилась Фильда и забрала у Райнульфа девочку.
— Ну вот, святой отец, ястребов вы уже видели, — сказала она. — Теперь познакомьтесь с псами.
Мартина с Райнульфом начали спускаться по винтовой лестнице на первый этаж. Охота приближалась, звуки раздавались все громче и громче.
Когда брат с сестрой вошли в оружейную, охотники уже были там. К удивлению Мартины, они не спешились, а въехали на лошадях по лестнице прямо в комнату. Более того, оказывается, охота еще не закончилась!
Посреди оружейной метался раненый олень — большое великолепное животное с огромными развесистыми рогами, — загнанный собаками в замок. Псы со всех сторон окружили его, яростно лая и кидаясь, норовя вцепиться в глотку, а он, охваченный ужасом и болью, едва успевал отбиваться от них рогами и копытами. Всадники кружили вокруг этой дикой свалки, криками подбадривая собак, безуспешно пытающихся свалить свою жертву. Олень был молодой и очень крупный, и хотя из его боков и шеи торчали пять стрел, раны эти были не смертельны, и он достаточно крепко держался на ногах.
Мартина наблюдала за этой жуткой сценой, не веря своим глазам. Поначалу она сильно удивилась тому, что пятеро опытных охотников и с десяток гончих собак не сумели уложить одно несчастное животное. Но постепенно удивление сменилось презрением и отвращением, когда до нее дошло, что эти люди и не пытались убить оленя. Они нарочно ранили его, загнали и теперь терзали ради развлечения, точно так же, как часто травят собаками привязанного цепями медведя.
Олень издал душераздирающий стон, похожий на плач ребенка. Он истекал кровью, изо рта шла пена, глаза выкатывались из орбит. Он бешено бросался во все стороны, избегая собачьих клыков.
— Прекратите! — закричала Мартина, но ее голос потонул в какофонии диких криков и яростного лая. Надо что-то сделать, она не может спокойно стоять и смотреть на этот ужас. Мартина умоляюще посмотрела на брата, но Райнульф лишь угрюмо покачал головой, признавая свое бессилие остановить это. Не в его силах было отрезвить разгоряченных охотников, которым кровавой пеленой застилало глаза первобытное желание рвать, мучить, убивать…
Мартине стало больно от сознания собственной беспомощности.
Который из них Эдмонд? Неужели он тоже среди них? Но ее взгляд не мог выхватить какого-либо отдельного всадника из общего круговорота, в который сливались кружащие по комнате на взмыленных лошадях охотники.
Только один из них сидел совершенно неподвижно, верхом на пегом жеребце, стоявшем возле стены, увешанной рядами сверкающих мечей. Остальные время от времени посматривали в его сторону, а он отрывистым тоном отдавал команды людям и собакам.
Это был не Эдмонд. На вид человеку было лет тридцать с небольшим. Он был одет в темно-красный, богато отделанный мехом охотничий костюм, на шее висел украшенный золотом и аметистами большой охотничий рог. Маленькими поблескивающими глазками он следил за хрипящим и взбрыкивающим оленем, его губы были растянуты в безжизненной улыбке, улыбке смерти. Он один оставался невозмутимым посреди этого дикого шабаша.
Это был Бернард. Мартина почувствовала на себе его пристальный взгляд и обернулась к нему. Он глянул прямо ей в глаза своими поросячьими глазками и коротко кивнул, злобно улыбаясь одними губами. Не получив в ответ и намека на приветствие, он стер улыбку и пытливо осмотрел ее с ног до головы. Его черные глаза сузились еще больше и стали похожи на глазки ящерицы. Он ухмыльнулся и снова сосредоточил свое внимание на олене.
