Барбара Картленд - Шотландцы не забывают
Теперь она как нельзя лучше понимала переполнявшую их любовь и непреодолимое стремление всегда быть вместе.
Дойдя до дерева с домиком, она не стала забираться в него, а прислонилась к дереву, ощущая, как вселенский покой, красота звезд и лунного света вливаются в душу.
Ей казалось, будто весь мир ждет любимого вместе с ней, и когда она увидела на расстоянии движущуюся точку, она знала — это идет Торквил.
Вот он подошел чуть поближе, и она уже не могла больше ждать, и побежала навстречу, и все ее тело стремилось к нему в неукротимом нетерпении ощутить ласку его сильных рук.
Он стоял недвижимо, пока она не домчалась до него и не оказалась в его объятиях, таких жарких, что она не могла дышать, и во власти его губ.
Он целовал ее до тех пор, пока весь мир с головокружительной скоростью не завертелся вокруг них.
Звезды, казалось, сыпались на них сверху, и теперь от них исходило божественное сияние.
Пепита чувствовала, что человек, которого она любит, взял у нее не только сердце, но и душу.
Теперь они стали неразличимы, ибо превратились в единое целое.
Наверное, прошло столетие, а может, больше, когда они достигли небес, не принадлежа более земле, и Пепита произнесла каким-то удивительным голосом:
— Я… люблю… тебя… я… люблю!
— Я обожаю тебя! — вторил ей Торквил. — Как смогу я жить без тебя? Как смогу я существовать, если ты не будешь моей женой?
Он не ждал ответа, он целовал ее вновь, пока она с тихим шепотом не спрятала свое лицо у него на груди, как будто устыдилась жадной требовательности его губ, оказавшейся слишком страстной и пылкой для нее.
— Мое сокровище, — молвил он, — я не хочу пугать тебя, но ты не знаешь, какое мучение — видеть и не сметь коснуться тебя, знать, что ты спишь под одной крышей со мной и не иметь возможности прийти к тебе.
В его голосе слышалось страдание, но Пепита могла лишь изречь:
— Мы… должны стараться быть… разумными.
— Что означает разумность? — воскликнул он. — Знать, что самое бесценное сокровище, какое только может обрести человек, недоступно ему? Мы не можем существовать так дальше. Я не вынесу этого!
— Мы ничего… не можем поделать, — стиснула руки Пепита. — Я люблю тебя… но… я в страхе.
— Я понял это, когда ты говорила со мной, и у меня возникла мысль. Я хочу обсудить ее с тобой.
— Что ты… хочешь сказать? — встревожилась девушка.
— Сначала мы должны где-нибудь сесть, — сказал он. — Не стоит забираться в домик это не безопасно.
Он увел ее от тропинки туда, где в бурю свалилось несколько деревьев.
В ярком лунном свете они подошли к лежавшему стволу и расположились на нем.
Торквил обнял ее и привлек поближе к себе.
— Теперь послушай, моя любимая.
После того, как ты поведала мне о предложении герцогини, я подумал, что мне следует поговорить с герцогом.
— О чем? — встрепенулась девушка.
— Я скажу ему, что люблю тебя и хочу жениться на тебе и что, когда мы поженимся, мы возьмем детей к себе, в мой собственный замок, так как они раздражают герцогиню.
В первый миг Пепита подумала, что это было бы самым прекрасным, что могло произойти: выйти замуж за Торквила и не опасаться больше за Рори и Жани.
Но тут же она панически выкрикнула:
— Нет… нет! Ты не можешь сделать этого!
— Почему нет?
— Прежде всего потому, что герцог уже… решил избавиться от… меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Я забыла рассказать тебе, что мне сообщила герцогиня. Она убедила его пригласить воспитателя для Рори и шотландскую гувернантку для Жани.
— Она так и сказала тебе? — изумился Торквил.
— Да, но я была столь возмущена ее предложением тайно увезти детей, что совсем забыла, что она сказала потом.
Последовало напряженное молчание.
— Если герцог действительно решился на это, — вымолвил наконец задумчиво Торквил, — значит, детей хотят воспитывать без тебя.
— Я понимаю, — выдохнула Пепита.
— Но, Торквил, я не могу оставить их, не опасаясь за них… и я не… знаю, что я могу сделать.
— Ты можешь выйти за меня замуж!
Она покачала головой, но он заявил:
— Я женюсь на тебе, согласна ты или нет. Как можешь ты оставаться в этом мире одна, без чьей-либо заботы и поддержки?
— Я должна буду… найти какую-то… работу, — безвольно произнесла Пепита.
— Дело не в работе, — горячился Торквил. — Ты слишком красива, чтобы оставаться одной. Тебя станут преследовать мужчины, и, как ты думаешь, что буду чувствовать я, зная обо всем этом?
Он говорил страстно и неистово, и, как будто высказанная мысль вывела его из душевного равновесия, он резко привлек девушку к себе и вновь начал целовать.
Теперь его губы были жадными и требовательными.
Она чувствовала, он подчиняет ее своими поцелуями, словно доказывая, что она принадлежит ему.
К своему удивлению, она обнаружила, что это не испугало ее, — напротив, нечто не подвластное ей, дикое, первобытное возникает внутри нее и рвется навстречу пламени его губ и любви, бьющейся в его груди.
Она ощущала, как его любовь и необузданная страсть вливается в нее, и она отвечает на его призыв, и он прижимает ее к себе все крепче и крепче, полностью овладевая ею.
Ей больше не надо было думать и беспокоиться о чем-либо или пытаться что-либо решить.
Она принадлежит ему, она всецело в его власти.
Крик совы вернул им здравомыслие.
С бешено бьющимся сердцем они несколько долгих мгновений глядели друг на друга, излучая неповторимый внутренний свет.
— Ты — моя! — воскликнул Торквил. — Моя, и ничто в мире не воспрепятствует мне любить тебя отныне и навсегда!
— Я… люблю… тебя! — шептала Пепита. Он целовал бы ее вновь, но она подняла руки в упреждающем жесте.
— Пожалуйста, дорогой, пожалуйста… не заставляй меня любить тебя еще сильнее. Это… пугает меня, не потому, что я боюсь… но потому, что это так… совершенно… так поразительно!
Тогда он взял ее руки в свои и подносил их поочередно к губам.
И оба не могли унять дрожь от переполнявших их чувств.
— Я обожаю тебя, — молвил он, — и потому, думая прежде всего о тебе, а не о себе, отведу тебя обратно, но я постараюсь решить эту проклятую проблему как можно быстрее!
Категоричность, с какой он произнес эти слова, так изумила Пепиту, что она в эту минуту поверила: несмотря на кажущуюся невозможность выхода из данной ситуации, он все-таки найдет выход — не только благодаря своей силе, но и во имя их любви.
Пепита, пребывающая во власти испытанного чудесного переживания, неохотно встала.
Торквил поднялся тоже, и она, восхищенно глядя на него, думала, как он прекрасен в своем килте и бархатной куртке с кружевным жабо вокруг шеи.
