Джейн Кренц - Встреча
— Ну что вы! — Лавджой улыбнулся, снова тасуя карты,
— Полагаю, сейчас мы на равных, милорд, — сказала Августа. — Давайте сделаем перерыв и вернемся в зал.
— К сожалению, по поводу смерти вашего брата ходили кое-какие неприятные слухи?
— Это были лживые слухи, милорд! Полностью лживые! — Августа снова медленно опустилась в кресло. Пальцы ее дрожали, когда она подняла руку и коснулась рубинового ожерелья, оставленного ей матерью.
— Ну разумеется! Я ничему не поверил. — Лавджой выразительно и сурово посмотрел на нее. — Можете не сомневаться, что это именно так, мисс Баллинджер.
— Благодарю вас. — Августа почувствовала некоторое облегчение. По крайней мере, Лавджой не поверил самому худшему, подумала она.
Снова воцарилось молчание; Августа не знала, что сказать. Она взглянула на сданные ей в очередной раз карты и машинально взяла их неверными пальцами.
— Я слышал, что при нем в момент смерти были найдены какие-то документы, — Лавджой сосредоточился на своих картах. — Кажется, документы, связанные с военной разведкой?
Августа застыла.
— Я считаю, что их подбросили умышленно, желая обвинить брата в предательстве, милорд! И когда-нибудь я обязательно докажу это.
— Благородная цель. Но каким образом?
— Еще не знаю, — смущенно призналась Августа. — Но если в нашем мире есть справедливость, то я найду доказательства!
— Ах, дорогая мисс Баллинджер! Разве вы еще не поняли? Никакой справедливости не существует.
— Не могу поверить в это, сэр.
— Святая невинность! Не угодно ли вам рассказать мне о деле вашего брата более подробно? Видите ли, у меня имеется кое-какой опыт в подобных вещах.
Августа изумленно уставилась на него:
— Неужели?
Лавджой снисходительно усмехнулся:
— Когда я служил на Континенте, мне порой приходилось вести расследование некоторых преступлений в нашем полку. Ну, знаете, то кого-то зарежут ножом в темной аллее чужого города, то возникнут подозрения, что один из офицеров передает секретные сведения противнику… Конечно, об этом крайне неприятно говорить, но во время войны всякое случается, мисс Баллинджер. И расследование подобных дел должно вестись исключительно спокойно и разумно. Ведь в подобных случаях, знаете ли, на карту поставлена честь полка.
— Да, я прекрасно понимаю. — Августа почувствовала, как в глубине души у нее шевельнулась надежда. — А вы действительно добивались значительного успеха в расследовании подобных дел, милорд?
— Да, пожалуй. И порой весьма значительного.
— Я, наверное, не имею права просить об этом, но не согласились бы вы хоть как-то помочь мне доказать невиновность моего брата? — Она затаила дыхание.
Лавджой нахмурился, собрал карты и принялся снова тасовать их:
— Не уверен, что смогу быть вам по-настоящему полезен, мисс Баллинджер. Ведь ваш брат был убит незадолго до отречения Наполеона в тысяча восемьсот четырнадцатом году, верно?
— Да, это так.
— В настоящее время уже слишком сложно установить его тогдашние связи и контакты. Сомневаюсь, чтобы остались какие-либо ключи к разгадке тайны. — Лавджой выждал паузу и загадочно посмотрел на Августу. — Разве только вы знаете что-нибудь важное, с чего можно была бы начать поиски.
— Нет. Я ничего не знаю. И наверное, это действительно безнадежно. — Вспыхнувшая было в душе Августы надежда тут же погасла.
Она рассеянно смотрела на зеленое сукно стола, думая о том стихотворении, что лежало в ее шкатулке для драгоценностей. Странные стихи, написанные Ричардом на листке бумаги, запятнанном его кровью, — вот и все, что осталось от брата. И конечно же, никакой ниточки для разгадки эти стихи дать не могли. Они вообще были довольно бессмысленны, насколько она могла судить. Не стоило и упоминать о них. Она тогда сохранила листок только потому, что его, умирая, дал ей сам Ричард.
Лавджой сострадательно улыбнулся:
— И тем не менее почему бы вам не поделиться со мной тем немногим, что вы знаете? Тогда я попытался бы что-то предпринять.
И Августа, продолжая играть, начала рассказывать. Она старалась не оставить без ответа ни один из разнообразных вопросов Лавджоя. Пыталась припомнить имена всех друзей и знакомых брата, все места, где он любил проводить время в последние несколько месяцев перед гибелью.
Однако Лавджой, похоже, не находил в этих подробностях особой ценности. Но все же продолжал неторопливо допрашивать Августу, одновременно продолжая игру. Августа же играла совершенно бездумно и ходила наобум. Она целиком была поглощена вопросами Лавджоя о Ричарде.
Когда же наконец она умолкла и взглянула на листок, где Лавджой записывал счет, то обомлела: ее долг составлял тысячу фунтов.
Тысячу фунтов!
— Боже мой! — Августа в ужасе прижала пальцы к губам. — Милорд, боюсь у меня не найдется при себе такой суммы.
У меня ее вообще нет! — подумала она. И нет возможности где-нибудь ее раздобыть.
Мысль о том, чтобы явиться к дяде и попросить покрыть ее долг, ужаснула Августу. Сэр Томас и без того проявлял удивительную щедрость, с тех пор как она поселилась у него в доме. Просто недопустимо отблагодарить его за все, что он сделал для нее, подобной просьбой! Даже и думать об этом нельзя. Это вопрос чести!
— Молю вас, не печальтесь, мисс Баллинджер. — Лавджой спокойно собрал карты. — Спешка, право же, ни к чему. Если вы просто дадите мне расписку, то я готов ждать, сколько угодно, до тех пор, пока вы не сможете выплатить долг.
Молча, с бешено бьющимся сердцем, потрясенная Августа написала расписку на тысячу фунтов. Потом встала и почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она вся дрожала.
— Прощу меня извинить, — ей удалось сказать это с должным спокойствием, — однако, сэр, мне пора вернуться в зал. Моя кузина, наверное, недоумевает, куда я пропала.
— Ну разумеется. Дайте мне знать, когда мы с вами сможем обсудить условия выплаты вашего долга. Думаю, мы договоримся к взаимному удовлетворению… — Лавджой произнес это неторопливо; в его улыбке Августе почудилось нечто непристойное, какой-то неприятный намек.
Она вдруг подумала, что никогда прежде не замечала этого отвратительного хищного блеска в его зеленых глазах. Как у лисицы во время охоты, решила она. Но, взяв себя в руки, она все же решилась снова обратиться к нему:
— Не соблаговолите ли вы, сэр, дать мне слово — слово джентльмена! — что никому и никогда не упомянете о случившемся? Я бы не хотела, чтобы мой дядя и… некоторые другие люди узнали об этом.
— Некоторые другие — это, конечно, ваш жених? Вполне могу понять ваше беспокойство. Грейстоун никогда бы не позволил себе проявить снисходительность по отношению к даме, делающей карточные долги, не правда ли? Он помешан на правилах приличия, так что в высшей степени неодобрительно отнесся бы уже к самому факту вашего участия в подобной игре.
