Тоска Ли - Царица Савская
— Оазисы процветают, моя царица. И два верблюда несли на себе лишь зерно, чтобы кормить коня в пути между оазисов. — Тамрин улыбнулся и явно расслабился от моей реакции. Нет, подвиг и чистые затраты на то, чтобы привести это животное в Сабу, я представляла себе слишком хорошо.
Я обошла лошадь по кругу, любуясь ее красотой, а затем ахнула.
— Но… это же жеребец! — вырвалось у меня.
— Воистину. Чтобы моя царица могла растить свои собственные конюшни.
Я подняла руку, чтобы медленно провести по гордой голове жеребца.
— Тамрин, ты поистине сотворил чудо.
— Ах, но я еще не закончил, — сказал он, когда несколько человек вышли вперед, вынося сосуды.
Я подошла к ним, а торговец называл содержимое: корица, кориандр, фенхель. Шкатулка редкого бесценного шафрана. Амфора с чистейшим оливковым маслом.
— Девятнадцать таких же амфор уже доставлены в твои кладовые, — сказал он. Морщинки у синих глаз были теперь виднее, они светлели на фоне загорелой кожи: отметина того, кто привык часами щуриться под палящим солнцем. Едва вернувшийся с дороги каравана, он был другим, но я никак не могла понять, в чем именно он изменился.
— Ты присоединишься ко мне за обедом и расскажешь о своих путешествиях, — сказала я.
Он склонился в низком поклоне, пока коня выводили из зала.
— Вижу, путешествие действительно вышло прибыльным, — сказала я в тот вечер в саду, откинувшись на подушки. Необходимости в спектакле больше не было, и перед нами стояли изысканные, но простые кушанья. Я слышала, что торговцам, вернувшимся после долгих ночей под звездами у костров, бывает сложно привыкнуть к домам из глиняного кирпича — настолько сложно, что они порой остаются в шатрах своих родичей за стенами городов или же вместе с верблюдами ночуют в степи еще несколько недель после возвращения. Второй раз я принимала Тамрина наедине — за исключением Шары и Яфуша, которые всегда были при мне, словно мои собственные руки.
— Воистину. — Тамрин подался вперед с улыбкой, от которой играли ямочки на щеках. Угощения он жевал тщательно, словно решая про себя, с чего начать будущую историю. Затем, сделав долгий глоток пальмового вина из кубка, он сказал:
— Мир жаден до лучших товаров Сабы. Но больше товаров им полюбился мой новый, редчайший экспорт…
Я склонила голову набок. До сих пор в караванных грузах менялось лишь количество специй и парфюмов, бальзамов и благовоний, рисунков тканей.
Все, что экспортировала Саба, дорого стоило, будь то золото Пунта или ладан Хадрамаута, которые проходили свой долгий путь по земле, становясь тем дороже, чем больше сил уходило на их защиту, а потому к моменту доставки на рынок товары ценились по весу золота, если не выше.
— Этот новый экспорт был рассказом очевидца того чуда, которым стала новая царица Сабы, — улыбнулся торговец.
Я рассмеялась, искренне, и звук взлетел к верхушкам фиговых деревьев.
— В оазисах каждое племя являлось не только поглазеть на товары и поесть у наших костров, но прежде всего затем, чтоб узнать новости.
— Да, — сказала я. — Об этом мне кое-что известно.
— И мы не оставили их в неведенье. Вскоре рассказы о твоей красоте и богатстве достигнут всех уголков мира.
— Ты льстишь мне.
Тамрин драматично вздохнул.
— Ты говоришь, что я льщу, а они говорят, что я преувеличиваю, когда похваляюсь, что сами звезды спустились в твой зал, где благовония курятся день и ночь и божественный запах вдыхают все, до последнего дворцового раба. Что слоновая кость, мрамор и алебастр здесь как будто песчаник, а коричная кора в Марибе все равно что хворост для костров. Что служанка царицы одета так пышно, что ее можно принять за царицу. Но невозможно ошибиться, увидев саму царицу, равных которой нет и не будет… — Его взгляд стал мечтательным. Нижняя губа блестела от вина. — Нет. Невозможно ошибиться, увидев красоту, которая с первого взгляда навек остается в сознании видевшего лицо воинственной богини. Настолько великую и ужасающую красоту запоминают, однажды увидев, во всех мельчайших чудесных деталях.
Я вздохнула и покачала головой, словно показывая, что он безнадежен, а Тамрин со смехом пожал плечами.
— Так значит, правду говорят о сабейских торговцах, — сказала я. — Они могут рассказывать о Сабе что только пожелают, ведь никто, кроме таких же торговцев, не отправится так далеко проверять их честность.
— Меня заклеймили бы лжецом и обманщиком, не будь мои слова истинной правдой, — ответил он с тихой улыбкой.
И это человек, который ни разу не видел моего лица!
— Но и я тоже жажду услышать новости, — продолжила я. — Расскажи мне о мире за пределами Сабы, о том, что ты видел и слышал о нем.
— Ах да. В Афинах, городе за западным морем, появился новый царь. Финикийцы торгуют с его народом и восхищаются им. Те тоже купцы, своего особого рода.
— А финикийцы?
— Как прежде, плавают через море, с каждым годом все дальше. Их навигаторам нет равных. Это не изменилось.
Тамрин казался отстраненным, говоря это, словно думал совершенно о другом. За год путешествий его лицо похудело, отчего синие глаза приобрели жестокий, почти дикий блеск.
— Твои дары слишком изысканны. Я должна возместить их тебе, в особенности коня и его потомство. Верблюды, козы, золото — назови, чего ты желаешь, и это твое.
— В этом нет необходимости, — сказал он, небрежно выбирая с одного блюда финики, а затем с другого жареный в масле миндаль.
— Я настаиваю.
— В этом нет необходимости… поскольку это уже сделано. Я получил взамен пурпурные ткани и специи. Золото и драгоценности, масло и жеребец — а также фураж для него и два верблюда для перевозки — все это подарки от царя Израиля, Соломона.
Я недоуменно посмотрела на него.
— Я не знал, пожелаешь ли ты предавать это дело огласке, а потому не стал говорить о подарке в зале. Прости меня, царица. Я подумал, что твоим придворным не повредит уверенность в том, что все это — результат твоей прошлой затеи.
Он был умен.
— Подобные пышные представления были обычны, когда ты возвращался ко двору моего отца?
Он покачал головой.
— Нет. Твой гамбит окупился сторицей. Ты уже стала мудрым правителем, о царица, и верно решила начать разговор с молчания.
— Мой гамбит…
— Не посылать сообщения, не посылать даров. Царь был в крайнем замешательстве.
— Тогда я тем более должна услышать рассказ об этом.
— Я привез ему вести о смерти твоего отца…
— И сообщил их лично царю?
Он кивнул.
— Именно так. Я стоял перед всеми его придворными, а он устроил мне такую выволочку, что я вначале не знал, что и отвечать.
