Джулия Куин - Плутовка
— Не имею ни малейшего понятия. Вряд ли они вообще что-либо пьют.
— Тогда это ужасно несправедливо.
Он улыбнулся. Она все больше становилась похожа на ту Генри, которая так нравилась ему.
— Ты, возможно, изменишь свое мнение, когда попробуешь портвейн.
— Если он такой ужасный, зачем тогда мужчины пьют его?
— Он вовсе не ужасный. Просто к нему надо привыкнуть.
Генри задумалась на минуту.
— И все равно я думаю, что это несправедливо, даже если у портвейна вкус пойла.
— Генри! — Он удивился собственному голосу. В нем послышались интонации его матери.
Она пожала плечами.
— Пожалуйста, прости меня за грубость. Меня учили быть воспитанной только с чужими, а ты к ним больше не относишься.
Теперь Данфорд еле сдерживал смех.
— Но что касается портвейна, — продолжала она, — вы, мужчины, хорошо устроились. Выпроводив дам, вы обсуждаете их, вино и другие интересные вещи.
— Более интересные, чем вино и женщины? — поддразнил он ее.
— На мой взгляд, существует много вещей, которые более интересны, чем вино и женщины…
— Он с удивлением отметил про себя, что для него нет сейчас ничего более интересного, чем эта женщина.
— Возьмем, к примеру, политику. Я стараюсь быть в курсе происходящего, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что в газете пишут не обо всем.
— Генри?
Она подняла голову:
— Какое это имеет отношение к портвейну?
— Ах, да. Я всего лишь удивилась тому, что, пока вы, мужчины, великолепно проводите время, дамы вынуждены сидеть в запертой, душной комнате и беседовать о вышивках.
— Я не знаю, о чем беседуют дамы в гостиной, — чуть улыбаясь, произнес Данфорд, но мне почему-то кажется, что они не беседуют о вышивках.
Она недоверчиво посмотрела на него. Он вздохнул и поднял руки вверх, показывая, что сдается.
— Вот я и пытаюсь исправить эту несправедливость, приглашая тебя составить мне компанию и выпить со мной немного портвейна. — Он посмотрел по сторонам. — Если, конечно, нам удастся найти его.
— В столовой его точно нет, — сказала Генри, — в этом я уверена.
Быть может, он в гостиной вместе с другими напитками.
— Пойдем посмотрим.
Он пропустил ее вперед, с удовольствием отметив, как хорошо сидит на ней платье. Слишком хорошо. Он нахмурился. У Генри была красивая фигура, и ему как-то не хотелось, чтобы и другие знали об этом.
Они вошли в гостиную, и Генри склонилась над буфетом.
— Его здесь нет, — сказала она, — хотя я не знаю, что ищу. Я никогда не видела, как выглядит портвейн.
— Тогда позволь, я посмотрю. — Она встала, чтобы пропустить его, при этом случайно ее грудь коснулась его руки. Данфорд с трудом сдержал стон. Это было похоже на злую шутку. Генри сама того не ведая искушала его. В эту минуту он больше всего на свете хотел взять ее на руки и отнести в свою комнату.
Он негромко прокашлялся, чтобы скрыть свое смущение, и склонился над буфетом. Портвейна не было.
— Что ж, полагаю, бренди тоже подойдет.
— Надеюсь, ты не очень расстроился. Он сурово посмотрел на нее.
— Я не настолько увлечен спиртными напитками, чтобы расстраиваться из-за бокала портвейна.
— Конечно, нет, — поспешила сказать Генри, — я вовсе не это имела в виду. Хотя…
— Хотя что? — потребовал Данфорд. Состояние постоянного возбуждения делало его очень вспыльчивым.
— Хотя именно тем, кто увлекается спиртными напитками, все равно, что пить, — сказала она задумчиво.
Он лишь вздохнул в ответ.
Генри подошла к дивану и присела на него. Теперь она чувствовала себя лучше, чем за ужином. Тишина была невыносимой. Стоило ему снова заговорить, ей сразу стало легче. Теперь они были на своей территории — смеялись и безжалостно подшучивали друг над другом. Она почувствовала, как вновь обретает уверенность в себе.
Данфорд разлил бренди и протянул ей бокал.
— Генри… — Он прокашлялся и продолжил: — Что касается сегодняшнего утра…
Она так сильно сжала в руке бокал, что он чуть не треснул. С большим трудом ей наконец удалось произнести:
— Да?
Данфорд прокашлялся.
— Мне не следовало так поступать. Я… я поступил дурно и прошу прощения.
— Не думай об этом, — сказала она как можно беззаботнее, — я уже забыла.
Он нахмурился. Конечно, он виноват и чувствует себя подлецом, однако ему было очень обидно, что она так легко решила забыть обо всем.
— Ну и хорошо. — Он снова прокашлялся. — И покончим с этим.
— У тебя болит горло? У Симпи есть чудесное домашнее средство. Думаю, она…
— С моим горлом все нормально. Просто мне несколько… — он не мог найти подходящего слова, — несколько не по себе.
Она улыбнулась. Насколько приятнее было бы поговорить с ним просто так, чем выслушивать рассуждения о том, как он разочарован их поцелуем. А может быть, он был разочарован тем, что она не пошла у него на поводу? Генри нахмурилась. Не думает же он, что… Она даже не смогла закончить мысль и взволнованно посмотрела на него.
— Да, ты прав. Лучше все забыть. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты думал, что я… что я отношусь к тем женщинам, которые…
— Я не думаю ничего подобного, — отрезал он.
Из ее груди вырвался вздох облегчения:
— Вот и хорошо. Не знаю, что это нашло на меня.
Данфорд отлично понимал, что вина за происшедшее целиком лежала на нем.
— Генри, не беспокойся…
— Нет, я беспокоюсь. Понимаешь, я не хочу, чтобы наша дружба разрушилась. Мы ведь друзья, не так ли?
— Конечно. — Он даже немного обиделся.
— Я понимаю, это может показаться нескромным, но я не хочу тебя терять. Дело в том, что… — она вымученно улыбнулась, — дело в том, что ты, пожалуй, единственный мой друг, кроме Симпи. А это, согласись, не совсем одно и то же, и…
— Достаточно! — Он больше не мог слышать ее измученного голоса, тоску, сквозившую в каждом слове.
Генри привыкла думать, что живет полноценной жизнью в Стэннедж-Парке, она много раз говорила об этом. Ей как-то не приходило в голову, что за границами поместья существует другой мир, мир, в котором есть светские рауты, танцы и… дружеские отношения.
Данфорд поставил бокал на стол и подошел к ней, желая успокоить.
— Не говори так, — сказал он, сам удивляясь твердости своего голоса. Он нежно обнял ее. — Я всегда буду твоим другом, Генри. Что бы ни произошло.
— Честно?
— Честно. Почему нет?
— Не знаю. — Она подняла голову, чтобы видеть его лицо. — У многих находятся причины.
— Генри, ты такая смешная, но именно такой ты мне и нравишься.
Она скорчила гримасу:
— Хорошо сказано.
Он громко рассмеялся, отпуская ее:
— Я старался.
Данфорд уже собирался лечь спать, когда в его дверь постучался Йейтс. Слугам было разрешено не стучаться, но Данфорда это всегда коробило, особенно если дело касалось спальни. Поэтому он изменил этот порядок.
