Лоретта Чейз - Невеста сумасшедшего графа
Эвершем кивнул:
– Она права. Типичные признаки. И симптомы классической мигрени. Как я понимаю, именно от нее вы и страдаете.
– Мигрень? – переспросил Дориан. – То есть… головная боль?
– Не простая головная боль, которую имеет в виду большинство людей, а тяжелые, истощающие приступы.
Но они не смертельны.
– Вы хотите сказать, что все это время… – Дориан покраснел. – Все эти месяцы, когда я изображал из себя героя трагедии… я страдал от обычной головной боли?
Эвершем нахмурился, положил лист на стопку, выровнял ее, а Дориан ждал, что последует за этой паузой.
Ведь его головные боли не смертельны. Тогда почему он молчит?
Гвендолин показалось, что она слышала голос мужа, но когда подошла к дверям библиотеки, там было тихо.
Едва она взялась за ручку, как раздался знакомый мужской голос:
– Хотел бы и обнадежить вас, но не могу. Эта болезнь неизлечима, милорд, и хотя ее изучали столетиями, она все еще остается для науки загадкой. Я не встречал двух похожих больных. К огромному сожалению, не могу обещать вам излечение. Не могу обещать я того, что она не перейдет к вашим детям, ибо, как уже доказано, она наследственная.
Гвендолин вскрикнула. К ней повернулись две мужские головы, и, прежде чем она успела закрыть дверь, на нее уставились две пары глаз: одни – голубые, другие – золотистые.
– О, извините. Я не хотела вам мешать…
Ничего не видя от слез, она промчалась через холл, открыла входную дверь, сбежала по лестнице и налетела на Берти.
– Ну, Гвен, куда ты?.. – начал тот.
Но она шмыгнула мимо, бросилась к его лошади, которую держал один из конюхов, и выхватила поводья.
– Гвен, что случилось? – удивился подскочивший Берти.
– Помоги мне сесть на лошадь, – попросила она.
Кузен наклонился и подставил ей руки.
– Только не говори, что Кот опять сбежал. Я думал, они с Эвершемом поладили, и ехал, чтобы сказать об этом Дейну, когда увидел, как ты подъезжаешь к дому, и был несказанно удивлен. Предполагалось, что ты в…
– Гвендолин!
– А вон и Кот. Не убежал. Тогда что ты…
– Отпусти мою ногу, Берти.
Тот выполнил приказ, но Дориан уже ухватился за стремя.
– Дорогая, я не знал, что ты…
– Я… немного… не в себе… – выдавила она. – Мне нужно… проехаться верхом.
– Тебе нужен крепкий чай. Я понимаю, увидев Эвершема, ты испытала шок, но…
– О, лучше бы он никогда не приезжал! – воскликнула Гвендолин, заливаясь слезами. – Хотя это глупо, всегда лучше знать… факты. А ты сделал меня… такой счастливой… Я люблю тебя… и буду любить всегда, не… не важно, что слу-случится…
Она больше не могла говорить и, когда Дориан снял ее с лошади, только прижалась к нему, задыхаясь от рыданий.
– Я люблю тебя, моя радость, всем сердцем, – нежно сказал тот. – Но мне кажется, ты все перепутала.
– Нет, я слышала… Эвершем сказал… а он знает лучше всех. Он необыкновенный врач. Неизлечима, сказал он. Нибонс был прав, а я ошибалась…
– Конечно, перепутала. – Дориан погладил жену по голове. – И лондонские специалисты, и Нибонс, и Борсон ошибались. Как и я. Ты разбираешься лучше всех.
Я чувствую себя последним болваном, но твой мистер Эвершем сказал, что я в здравом уме, а сотрясение мозга по наследству не передается. Поэтому ты связана со мной и моей чертовой мигренью на веки вечные.
Гвендолин подняла голову и заглянула в его янтарные глаза:
– Ми-ми-мигрень?
– Да, мигрень, – подтвердил он. – Боюсь, провидение сыграло с тобой шутку, Гвен. Ты ехала так далеко, чтобы ухаживать за умирающим безумцем и двигать вперед медицинскую науку, изучая этот необыкновенный случай… – Дориан улыбнулся. – А в итоге оказалась с чрезвычайно здоровым мужчиной, который страдает лишь от скучной головной боли.
Гвендолин откинула у него со лба волосы и, смахнув продолжающие капать слезы, улыбнулась.
– Ну, я все равно тебя люблю.
– Гром и молния… я бы сказал… Боже мой. Кот, что случилось? О чем она плачет? Никогда ее такой не видел, – лепетал взволнованный Берти.
– Все в порядке, Берти. Твоя кузина ждет ребенка, и это делает ее слишком чувствительной.
– О! Ну… то есть… я хотел сказать… О да. Очень хорошо. Действительно. – Покраснев от смущения, Берти погладил ее по голове. – Хорошо сработано, Гвен.
– А ты можешь стать крестным отцом. Правда, дорогая?
– Разумеется, крестным отцом станет кузен Берти, – засмеялась Гвендолин и, оторвавшись от мужа, вытерла глаза.
– У тебя будет отличная больница, с прекрасными врачами, которые придерживаются современных взглядов, – сказал Дориан, протягивая ей носовой платок. – А старика Нибонса мы заставим уехать, чтобы не мешал нам и не ссорился с умными людьми. Отошлем его в Ронсли-Холл к моим престарелым родственницам. Если уж собственные снадобья и патентованные лекарства не убили их, то и Нибонс не сможет причинить им вред.
Гвендолин снова засмеялась и вытерла нос, который по цвету напоминал ее волосы. Судя по выражению лица кузена, прическа тоже весьма пострадала.
– Она вся красная и покрылась пятнами, – изрек Берти, подозрительно разглядывая ее.
– Ей нужно время, чтобы… привыкнуть, – объяснил Дориан. – Получилось так, что Гвен будет связана со мной… одному Богу известно, на сколько лет. Бедняжка. Она хотела помочь умирающему достойно прожить остаток дней… а теперь…
– А теперь выяснилось, что Кот страдает только от головных болей, – продолжила Гвендолин. – У него мигрень, Берти.
– Мигрень? – недоуменно заморгал тот.
– Да, дорогой.
– Как у тети Клары?
– Да, как у моей мамы.
– И у дяди Фредерика? И у прадедушки Мортимера?
– Да, дорогой.
– Ну, тогда… – Глаза у Берти подозрительно заблестели. – Я знал, что все будет в порядке, я же тебе говорил. Но должен предупредить. Кот, что не совсем в порядке. Прадедушка Мортимер бился головой о стену, так ему было больно. Зато мигрень еще никого не убивала. – Берти похлопал друга по плечу, энергично тряхнул ему руку, обнял Гвендолин и, отчаянно покраснев, выпалил:» – Боже мой, ребенок! Крестный отец! Мигрень!
Ну, я умираю от жажды.
С этими словами Берти заспешил к дому.
Час спустя Берти восстанавливал душевное равновесие в ванной, а Дориан, стоя рядом с женой, наблюдал, как исчезает за поворотом старая коляска мистера Эвершема.
– Нужно подарить ему другую, – заметил Дориан. – О людях часто судят по внешнему виду, и молодым врачам приходится нелегко, пока их признают. Роскошный экипаж говорит о процветании, а если люди считают, что врач популярен, то меньше сомневаются в нем.
– Ты обо всем подумал, – заметила Гвендолин. – Снова твоя привычка опекать людей, которая, по-моему, восходит к средневековью, когда хозяин замка должен был заботиться о подданных.
