Жюльетта Бенцони - Фиора и Папа Римский
Казалось, что король превратил Лош в центр отправления своего сомнительного правосудия. С людьми там обращались хуже, чем со скотом, и если участь испанского монаха мало трогала Фьору, то при воспоминании о молодом оруженосце, закованном в цепи и подвергнутом унизительным насмешкам и оскорблениям толпы, сердце ее горестно сжималось.
— Мне необходимо переговорить с королем! — сказала она наконец. — Не лучше ли будет, если я тоже отправлюсь в Лош?
Глаза камердинера от изумления округлились.
— Поехать… в Лош?
Он не мог продолжать далее, так как согнулся в низком поклоне. Однако его мысль была подхвачена каким-то молодым и нежным голоском:
— Это было бы безумием, если только вы позволите мне высказать мое мнение, мадам. Король никогда и никого не принимает там, поскольку это место заключения политических узников.
А если кто осмелится нарушить этот запрет, то навлечет на себя его гнев. Неужели вы хотите испытать это на себе?
Голосок принадлежал совсем еще молоденькой девушке, вероятно, тринадцати или четырнадцати лет, позади которой стояла придворная дама, высокая женщина со сложенными на животе руками, полная собственного достоинства. Что касается девочки, то Фьора с жалостью подумала, что она никогда еще не видела подростка более некрасивого… и вместе с тем более величественного. В этом платье из ярко-голубого бархата, вышитом мелкими серебристыми лилиями, плечи ее казались сутулыми, а тело слишком худым. Ее лицо, на котором выделялись очень крупный нос, унылый рот и слегка навыкате глаза, никак не вязалось с этим тщедушным тельцем и, казалось, принадлежало совсем взрослой женщине.
Только печальный взгляд ее карих глаз, излучавших кротость и какой-то внутренний свет, привлекал к себе внимание. Не зная, что и сказать, так ее поразила эта девочка, Фьора некоторое время колебалась, размышляя, как ей себя вести, когда сопровождавшая ту дама с некоторой суровостью произнесла:
— Поклонитесь, мадам! Мадам Жанна Французская, герцогиня Орлеанская, оказала вам честь, обратившись к вам!
Фьора, смутившись, тотчас присела в глубоком реверансе.
Так, значит, эта некрасивая девочка была младшей дочерью короля, той самой, на которой в прошлом году он заставил жениться своего кузена, молодого герцога Орлеанского. По его собственному циничному выражению, прозвучавшему в беседе с одним из ближайших родственников, он осуществил этот союз по той простой причине, что молодым супругам «не придется выкармливать своих собственных детей». Так или иначе, но он должен был покончить с соперничающей ветвью дома Капетингов.
Перонелла рассказывала эту историю во всех подробностях и со множеством вздохов, так что ее слушателям трудно было понять, кого же она больше жалеет: молодого герцога Орлеанского, о котором говорили, что он умен и хорош собой, не в пример своей дурнушке — супруге, или эту бедняжку, которую даже ее королевская кровь не спасла от худшего из унижений: быть насильно отданной юноше, которого, по слухам, она любила всем сердцем. Свое детство Жанна провела в замке Де-Линьер, что в Берри, где никто, даже мать, не навещал ее. После свадьбы ее увезли обратно в замок, оставив на попечении супругов де Линьер, тех самых, которые ее воспитали5. В королевских покоях Жанну видели очень редко, она не любила бывать там, потому что знала, что ее присутствие нежелательно.
— Мадам, — тихо произнесла Фьора, — умоляю ваше высочество простить мне мое неведение. Что же до гнева короля, нашего государя, то, поверьте, я страшусь его так же, как и все, но мне нужно сообщить ему о делах, настолько важных…
— Что вы готовы пренебречь гневом всего света и даже его величества? Не скажете ли вы мне, кто вы? Вряд ли я с вами уже встречалась, иначе я бы запомнила вас, ведь вы необыкновенно красивы. Вы, наверное, иностранка?
— Я из Флоренции, мадам. Меня зовут Фьора Бельтрами и…
— Ах! Я знаю, кто вы! Мне о вас говорили! — воскликнула Жанна с очаровательной улыбкой, осветившей ее некрасивое лицо, отчего она на мгновение перестала быть дурнушкой. — Король, мой отец, очень ценит и вас, и вашу дружбу. Но… вы В трауре?
— Да. Я скорблю о моем супруге, графе Филиппе де Селонже, казненном два месяца тому назад в Дижоне за участие в мятеже. Он был… близким другом покойного герцога Карла.
— О! Простите, если я причинила вам боль, вы, должно быть, очень несчастны. Так это вы живете в поместье Рабодьер?
— Да. И я хотела бы, с позволения его величества, вернуть ему этот замок. У меня родился сын и…
— Ничего не объясняйте, — остановила ее Жанна. — Думаю, что я все поняла. К сожалению, я не пользуюсь большим влиянием на отца и не сумею вам чем-либо помочь. Все, что я могу вам предложить, это совет, если вы, конечно, захотите принять его.
— Я буду вам признательна, мадам.
— Не перечьте сейчас моему отцу! После этого трудного похода за присоединение северных земель он стал еще более вспыльчивым, чем раньше. Вы же видите, он не может усидеть на месте и нескольких часов. Подождите, пока он успокоится и снова обретет присущие ему ясность ума… и особенно мудрость.
Через несколько дней уже все станет на свои места, и вы сможете поговорить с ним. Но, заклинаю вас, будьте осторожны.
— Почему?
— Потому что ваша просьба, без сомнения, оскорбит его.
Ему случалось уже отбирать свои дары у тех, кто его обманул, но, по-моему, никогда еще и никто не возвращал ему его подарок по собственной воле. Он может не оценить этого. Не форсируйте события и воспользуйтесь этой вынужденной отсрочкой, чтобы еще раз взвесить свое решение, — с серьезным видом посоветовала Жанна.
— Я уже много размышляла над этим, мадам.
— В таком случае остается уповать на бога, пусть он надоумит вас. Я же буду молиться за вас.
Не дожидаясь, когда Фьора поблагодарит ее, маленькая принцесса повернулась и уже стала удаляться странной неровной походкой, отчего у ее собеседницы сжалось сердце, но вдруг остановилась:
— Я рассчитывала возвратиться в Де-Линьер завтра, но, если вы пообещаете мне не ускорять событий, я задержусь здесь еще на несколько дней.
— Ваше высочество, вы хотите мне помочь?
— Я уже говорила вам, что у меня не так много влияния, но я хотела бы предложить это немногое к вашим услугам. Возвращайтесь к себе и ничего не предпринимайте, пока я не пришлю за вами. Вы обещаете?
— Обещаю… но я не знаю, как мне вас… — Фьора была тронута до глубины души и не находила слов для благодарности.
— Нет! Не благодарите меня. Напротив, это я должна благодарить вас.
Было совершенно очевидно, что Фьора ничего не поняла, и поэтому Жанна тут же добавила со своей чарующей улыбкой, которая заставляла забывать о ее некрасивой внешности:
