Мэдлин Хантер - Опасность в бриллиантах
— Мне подумалось, что вы заглянули к нам не только потому, что вас мучает любопытство по поводу миссис Джойс.
— Я не любопытничаю. Это была всего лишь светская беседа. Такие беседы ведут все на свете, кроме вас. Если вы рассчитываете хоть на какой-то шанс в обществе, вам тоже следует научиться утомлять людей бессодержательной болтовней.
В глазах Олбрайтона вспыхнул смех, но тут же погас.
— Я подумал, что вы пришли из-за Латама. Он в городе, приехал из своего графства два дня назад.
Секунд на пять их взгляды схлестнулись, и на это короткое время они оказались не в Бедфорд-сквере и даже не в Англии. Они снова были во Франции сырой ночью чуть больше двух лет назад и безмолвно признавали, что Каслфорд предает свою любовницу и посылает ее, вероятно, на смерть ради блага Англии.
Они никогда не говорили о том деле. И если бы Латам не вернулся в Англию, возможно, и не заговорили бы.
Та ночь осталась в прошлом, и Каслфорд никогда не вспоминал о ней. Он решил не винить Олбрайтона за то, что тот выполнял свой долг так, как его понимал, в точности как сам Каслфорд, сообщивший о том, что узнал, человеку, бывшему тогда правительственным агентом, человеку, бывшему, кроме того, старым, хотя и далеким, другом, человеку, который не кинулся поздравлять его светлость с тем, что тот так чертовски бескорыстен и благороден.
— Ну, что касается меня, так Латам может идти ко всем чертям, — сказал Каслфорд. Он совершенно не хотел об этом думать, потому что мысли о новом герцоге Бексбридже вызывали у него сложное чувство, очень сильно напоминавшее вину за ту ночь и за кое-что другое… более раннее.
— Похоже, вместо чертей он отправился ко двору, а еще с визитами к военному министру графу Батхерсту и лорду Ливерпулю.
Олбрайтону определенно было что сказать. А если учесть, что он редко говорил напрямик, к нему особенно стоило прислушаться.
— Полагаю, они пили портвейн и обсуждали постыдное состояние королевства, — сказал Каслфорд.
— Я думаю, они скорее обсуждали необходимость готовиться к бунту. Если бы вы чаще появлялись с визитами у лучших людей, то сумели бы оценить, как сильно встревожены ваши собратья-пэры.
— Чтобы это знать, мне вовсе ни к чему терпеть визиты. Сейчас об этом говорят везде, я уже устал слушать. Это утомляет меня до смерти.
— К смерти ведут вовсе не разговоры.
Вот теперь стало особенно интересно.
— Вы слышали что-нибудь помимо разговоров? И не надо со мной вилять, Олбрайтон!
— Теперь я всего лишь подбираю крохи, поскольку официально прекратил службу на правительство. Однако до меня доходят слухи о встречах от тех, кто еще знает о положении вещей. — Олбрайтон поднял глаза и снова встретился взглядом с Каслфордом. — Поговаривают о том, чтобы послать в Манчестер войска для разгона той демонстрации, что планируется в следующем месяце.
Этого хватило, чтобы Каслфорд резко остановился.
Черт побери! Проклятие! Его мало интересовали парламентские сессии, где пэры бесконечно зудели ни о чем, но он гордился тем, что знает все о настоящих решениях, тех, что принимаются в приватных кабинетах. Раз он это пропустил, значит, миссис Джойс слишком его отвлекла. Вполне вероятно, что сегодня в военном министерстве, когда он совал свой нос в ее прошлое, прямо у него над головой министры замышляли что-то безрассудное.
Можно подумать, что среди правительственных лидеров Англии нет ни одного образованного человека, такими тупыми они бывают, когда собираются вместе. И здравый смысл, и опыт говорят о том, что во время большой демонстрации в поддержку радикальных правительственных реформ войска не только не обеспечивают порядка, но и приводят к крупным неприятностям.
— Спасибо за то, что рассказали мне эту сплетню, Олбрайтон.
Они пошли дальше. Каслфорд представлял себе на этих встречах Латама, купающегося во всеобщем внимании. Он просто видел, как Латам, используя свое красноречие, преподносит подавление прав свободного человека как дело разумное и даже необходимое.
— Вы видели Латама? — внезапно спросил он.
— Мельком, он меня не узнал, — ответил Олбрайтон.
— И я сомневаюсь, что узнает. В конце концов, вы были для него всего лишь человеком, отправившим его рабыню на гильотину. Это я сказал ему в лицо, что знаю: именно он дергал за ниточки и стал предателем ради собственного развлечения и нескольких жалких франков.
Каслфорд не сомневался, что голос его не дрогнул, но стоило облечь случившееся и все ужасные последствия в слова, как они буквально застряли у него в горле.
Разумеется, выбора тогда не было, часто напоминал он себе. Но если когда-либо любопытство приводило его к неожиданным результатам, это был тот самый случай. Он довольно быстро начал подозревать, что Мари обирает богатых англичан, продавая им части своего имения, но никак не ожидал, что деньги идут приверженцам Наполеона, отчаянно желавшим от его имени собрать новую армию. А сейчас он идет рядом с Олбрайтоном почти так же, как тогда, когда они шли по обеим сторонам Мари, чтобы передать ее в руки французов, на верную смерть. Конечно, ему хотелось выяснить, не ошибся ли он в своих подозрениях об интриге, окружавшей ее.
«Ты была любовницей Латама, так? Это он указал тебе на меня, чтобы я оказался замешанным, даже не зная об этом?»
В тех сумерках он видел ее лицо, она смотрела на последние лучи заходящего солнца, такая юная и испуганная, что рвалось сердце. Он помнил ее слова: «Он рано узнал, куда идут полученные мной деньги, и сказал, что цена моей свободы — мое тело и половина того, что я собрала. Я не испытываю к тебе ненависти за то, что ты делаешь, Каслфорд, я понимаю, что ты всего лишь выполняешь свой долг, и даже если бы ты любил меня, ничего бы не изменилось. Но он… в отличие от тебя… у него нет ни чести, ни верности. Убей его, если тебе выпадет такая возможность, Тристан».
— Вы слишком погрузились в свои мысли, Каслфорд. Если это я навел вас на них, да еще на такие неприятные, приношу свои извинения, — произнес Олбрайтон, когда они вышли из парка и направились в сторону дома.
— Достаточно неприятные, а трезвость сделала их чересчур образными. Спасибо за то, что испортили мне день. При случае я отплачу вам такой же любезностью.
Впрочем, это было неизбежным, будь он трезвым или нет. Раньше или позже все равно пришлось бы иметь дело с Латамом, вновь возникшим в его жизни. Каслфорд знал это с тех пор, как услышал о смерти старого герцога.
Олбрайтон сделал искреннюю попытку отвлечь его светским разговором — доблестную, но неуклюжую. Тем не менее, когда они подошли к дому, воспоминания окончательно поблекли.
