Ангелочек. Время любить - Дюпюи Мари-Бернадетт
— Мадам, я должна вас осмотреть, — вполголоса сказала Анжелина. — И вам лучше свободно дышать, а не держать эту тряпку во рту. Мсье, помогите мне. Возьмите эту простыню, накройте вашу жену и поддерживайте ее за плечи.
Анжелина надела халат и открыла саквояж, который поставила на сундук. Природное достоинство и уверенность, которая была присуща ей во время родов, произвели на всех благоприятное впечатление, кроме одного человека — матроны. В платье сомнительной чистоты и засаленном переднике, разъяренная матрона принялась ворчать:
— Можно подумать, я не знаю, что надо делать! О, святая Маргарита [14]! Ребенок непременно умрет, да и мать тоже… Отец ясно мне сказал, что надо спасать ребенка! Что она может сделать лучше, чем я, эта повитуха?
— Мы это скоро узнаем, — сухо отозвалась Анжелина, наклоняясь между ног молодой женщины, которая стала громко кричать от боли, как только вынула тряпку изо рта. — Мадам, прошу вас, успокойтесь! Я знаю, что вы страдаете, но попытайтесь спокойно дышать, расслабиться. Все ваши мышцы напряжены, я это чувствую.
Осмотр надо было производить под простыней, щадя чувства роженицы. Анжелина быстро поставила диагноз. Сразу же успокоившись, она принялась размышлять. Она уже сталкивалась с подобным случаем в больнице Тулузы, где училась под руководством мадам Бертен, главной повитухи, и доктора Коста, акушера. Верная заветам своей матери, Анжелина спокойно принялась рассказывать о сложившейся ситуации:
— Мадам, послушайте меня! У вашего ребенка поперечное предлежание, и поэтому ему трудно выйти. Похоже, это крепкий малыш. Я могу заставить его перевернуться, делая массаж. Тогда, возможно, он повернется головкой вниз. Затем я сделаю надрез, и тогда, я в этом уверена, он быстро появится на свет. Во время учебы мне часто приходилось делать подобную манипуляцию. Не бойтесь! Дышите!
Впервые молодая пациентка смотрела на Анжелину, забыв о стонах и криках. Похоже, она была заворожена красотой повитухи и даже смогла улыбнуться.
— Значит, я не умру? — пролепетала она. — Вы спасете меня? И моего ребенка тоже?
— С Божьей и вашей помощью, думаю, да, — ласково сказала Анжелина. — Мадам, я знаю, что вам приходится терпеть адские муки. Но если вы еще немного потерпите и будете следовать всем моим советам, мы с вами справимся.
Все присутствующие в комнате хранили молчание. Даже матрона перестала ворчать и пристально следила за каждым жестом повитухи, столь уверенной в себе и своих знаниях.
Будущий отец застыл, поддерживая свою юную супругу за плечи. Он тоже следил за тем, как Анжелина делает массаж. На первый взгляд ее движения казались простыми. Повитуха была напряжена и не спускала глаз с живота пациентки. Потом Анжелина приступила ко второму осмотру, более продолжительному, все так же скрываясь под простыней. Своими маленькими ловкими руками она пыталась повернуть ребенка головкой к уже достаточно раскрывшейся шейке матки.
— А теперь тужьтесь, — велела она роженице. — Подойдите сюда, мадам, пусть она обопрется о вас.
Анжелина обращалась к даме в строгом чепце, стоявшей около очага. Та сразу же повиновалась.
— Хорошо, очень хорошо! — воскликнула Анжелина через несколько минут. — Тужьтесь, еще тужьтесь, не переводите дыхания! Браво, мадам, браво!
Ребенок выскочил из своей телесной тюрьмы с победоносным криком. Счастливая повитуха осторожно взяла его в руки.
— Мальчик! — объявила она. — Великолепный мальчик.
Вообще-то новорожденный был меньше других младенцев. Он, вероятно, весил около трех килограммов, однако активно размахивал ручками и ножками и издавал пронзительные крики. Восхищенный отец не сводил глаз с сына.
— Слава Богу! Слава Богу! — шептал он. — Мадемуазель Лубе, как нам вас отблагодарить? Если бы не вы…
— Да, спасибо, спасибо! — задыхаясь, говорила молодая мать. — Вы небесный ангел, да!
— Нет, просто дипломированная повитуха, которой посчастливилось работать с компетентными врачами. Но не будем говорить обо мне. Я должна обрезать пуповину и проследить за последом.
Анжелина почувствовала, что возвращается к жизни. Ремесло всегда придавало ей новых, благодатных сил, умиротворяло ее. Как только она убеждалась, что ребенок здоров, а состояние матери вполне удовлетворительное, ею овладевало чувство эйфории. И тогда Анжелина от всего сердца начинала благодарить Господа и Пресвятую Деву.
— Этой столь мужественной молодой даме надо дать куриного бульона, — посоветовала Анжелина.
Вокруг роженицы началась суматоха. Жизнь этой семьи, все члены которой еще недавно опасались худшего, возвращалась в свое обычное русло.
Повитуха поставила таз с теплой водой и взяла чистые простыни, чтобы омыть мать и ребенка. И снова все восхищались каждым ее движением.
— Теперь настало время познакомиться! — воскликнул отец со счастливой улыбкой на губах. — Жан-Рене Саденак, мадемуазель, и моя дражайшая супруга Сидони. Мои родители Поль и Мари Саденак, моя сестра Бертранда, готовящаяся поступить в монастырь кармелиток.
Матрона, нахмурившись, сидела в углу у очага. Анжелина бросила на нее укоризненный взгляд, но не осмелилась попросить уйти.
— Снимаю перед вами шляпу, мадемуазель Лубе, — наконец проворчала матрона. — Мне говорили, что надо спасать малыша, да… Мадам Рикар, соседка, даже пошла за мсье кюре…
— Да, правда, — подтвердил Жан-Рене Саденак. — Именно мадам Рикар посоветовала мне отправиться в Сен-Лизье и попросить вас о помощи. Несмотря на вашу молодость, вы в этом крае пользуетесь огромным уважением. Вполне заслуженным уважением…
Анжелина поблагодарила мужчину застенчивой улыбкой. Она была обязана держаться скромно и не задавать лишних вопросов, готовых сорваться с губ. «Я наверняка старше Сидони Саденак, — говорила она себе. — Боже мой! Ей вряд ли больше пятнадцати лет! Откуда эти люди? Что они здесь делают?»
— Мадемуазель, не согласитесь ли выпить вина, разбавленного свежей водой? — предложила сестра Жана-Рене.
— Чуть позже. Сейчас надо перенести пациентку на удобную кровать. Ей надо немного отдохнуть, прежде чем она даст ребенку грудь.
Старая мадам Саденак тут же открыла дверь, ведущую в комнату, залитую солнцем. Из окна открывался радующий глаз вид на поле еще не созревшей пшеницы, среди которой росли маки.
— Моя сноха может ходить? — взволнованно спросила она.
— Нет, ее перенесет ваш сын. Она не тяжелая, — ответила Анжелина.
Ей нечасто приходилось видеть столь опрятное жилище. Мебель была начищена до блеска, на колпаке небольшого камина стояла ваза с полевыми цветами. Постельного белья было много, и все оно пахло лавандой.
— Вы давно здесь живете? — осмелилась тихо спросить Анжелина у мадам Саденак, взбивавшей перину.
— Мы приехали сюда в марте. Мой сын работает мастером на бумажной фабрике Булье. Мы сами из Жера. Как мы вам благодарны, мадемуазель! Для нас было бы великим горем потерять Сидони!
— Я так счастлива, что смогла спасти вашу невестку и вашего внука. Но я за это дорого заплатила: никогда прежде я не испытывала такого сильного страха. Мсье Саденак мчался сломя голову по крутым улицам города.
— О! Он прекрасный всадник! Он не подвергал вас никакой опасности!
Но Анжелина все еще сомневалась в этом. Шум голосов заставил ее обернуться. В соседнюю комнату вошел кюре Сатерая в сопровождении крепкой женщины лет сорока с каштановыми волосами. И мгновенно раздался ее хриплый голос:
— Так она приехала, эта мадемуазель Лубе? Да, я правильно сделала, что рассказала вам о ней, о повитухе из Сен-Лизье, которую я видела этой зимой за работой… Она помогла появиться на свет близнецам моей племянницы… Могу вам сказать, что ее мать, мадам Адриена, которую приглашали к нам, входила в дом, словно ангел. Какова мать, такова и дочь.
Эти слова взволновали Анжелину до слез. «Дорогая мама! Прости меня, если в раю ты узнала о моих грехах. И в случае, если твое имя будет в чести еще много лет благодаря мне, я не буду так печалиться, мне будет не так стыдно».
