Красавица и герцог - Куин Джулия
Любой иной поступок, слово или жест могли обернуться непоправимой трагедией.
Джек давным-давно узнал, что поцелуй — тонкое искусство, ему не раз говорили, что он может считать себя признанным знатоком этого жанра. Но сейчас в его поцелуе не было и тени того отточенного мастерства, той галантной изощренности, что вызывала неизменное восхищение у дам. В этом поцелуе была страсть, безрассудная, необузданная страсть, потому что никогда прежде, ни с одной женщиной Джек не испытывал такого неистового желания.
И больше всего на свете ему хотелось пробудить в мисс Эверсли ответную нежность. Не отпугнуть ее, нет, понравиться ей, очаровать. Вызвать у нее интерес, желание узнать его ближе. Завоевать ее. Чтобы она приникла к нему, сгорая от страсти, и шептала ему на ухо: «Ты мой герой, я тебя обожаю, ни за что не стану даже дышать одним воздухом с другим мужчиной».
Ему хотелось изведать ее вкус, вдохнуть ее дразнящий запах. Он так бы ее и съел. Может, тогда ему удалось бы вобрать в себя то, что составляло ее суть, делало ее особенной, не похожей ни на одну другую женщину. И кто знает, возможно, это превратило бы его в мужчину, которым, как ему временами казалось, он должен был стать, но не стал. В это мгновение мисс Эверсли была для него спасением.
И искушением.
И всем, что таилось между…
— Грейс, — прошептал он, почти касаясь губами ее губ. — Грейс, — повторил он чуть слышно, завороженный звучанием ее имени.
Она тихо застонала в ответ, и этот легкий, едва уловимый звук сказал Джеку все, что ему хотелось знать.
Он поцеловал ее снова, очень нежно, неспешно исследуя самые сокровенные глубины ее души. И с каждым мгновением его жажда становилась все нестерпимее.
— Грейс… — Теперь его хриплый голос звучал умоляюще. Он обхватил ее за талию и прижал к себе, это придало поцелую особый, изысканный вкус. Под платьем на ней не было корсета, и Джек ощущал каждый изгиб ее тела, теплого и податливого как воск. Но ему хотелось большего. Желание опьяняло его.
Поцелуй дразнил, распалял, соблазнял. А Джек так жаждал поддаться соблазну…
— Грейс, — прошептал он, и на этот раз она шепнула в ответ:
— Джек…
Он почувствовал, что погиб. Его имя, слетевшее с ее губ, один короткий слог, тихий как вздох и такой непохожий на официальное и сухое «мистер Одли», поразил Джека в самое сердце. Он еще крепче прижал к себе Грейс, уже не заботясь о том, что взбунтовавшееся тело выдает его с головой, и впился в ее рот.
Потом настала очередь щеки, уха, шеи и нежной впадинки возле ключицы. Его рука скользнула вдоль ее ребер к груди, сминая ткань платья, его губы почти коснулись восхитительной ложбинки…
— Нет…
Ее шепот был едва различим, и все же она оттолкнула Джека.
Он смотрел на нее исподлобья, тяжело дыша. Ее глаза, все еще затуманенные страстью, были широко открыты, припухшие от поцелуев губы влажно блестели. Взгляд Джека скользнул ниже, к ее бедрам, надежно защищенным складками платья. О, если бы он мог видеть сквозь одежду…
Боже милосердный! Смотреть на нее было пыткой. Джека сотрясала дрожь, тело будто свело судорогой. У него вырвался хриплый прерывистый стон.
Неимоверным усилием воли ему удалось оторвать взгляд от ее бедер.
— Мисс Эверсли, — пробормотал он, заставив себя посмотреть ей в глаза. Нужно было что-то сказать, а извиняться он не собирался. Нелепо просить прощения, не испытывая раскаяния.
— Мистер Одли, — выговорила Грейс, прижав пальцы к губам.
И, видя перед собой ее пылающее лицо с полураскрытым ртом и распахнутыми удивленными глазами, Джек вдруг с ужасом понял, что испытывает то же смятение, ту же робость. Он содрогнулся, словно только что заглянул себе в душу.
Но нет, это невозможно. Они едва знакомы, и вдобавок Джек Одли не из тех безумцев, что сохнут от любви. Ему в жизни не доводилось терять рассудок от вожделения, когда сердце бешено колотится, мысли путаются, а в голове сплошной туман.
Конечно, он любил женщин. Более того, он восхищался ими, что выгодно отличало его от остальных мужчин. Ему нравилось, как они двигаются, нравилось слышать их щебетание, не важно, таяли ли они в его объятиях или недовольно ворчали. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за ними. Каждая из них пахла по-своему, каждая выделялась неповторимыми движениями и жестами, и все же все они принадлежали к одному племени, таинственному и непостижимому. Их окутывала незримая аура женственности, вызывающая, дразнящая. Иногда Джеку казалось, что он явственно слышит: «Не забывай, я женщина. Мы с тобой из разных миров». Это придавало чувственным наслаждениям особую остроту. Но Джек никогда не любил ни одну из них. И не испытывал ни малейшего желания изменять своим привычкам. Он всегда полагал, что постоянная привязанность лишь осложняет жизнь, неся с собой одни неприятности. Джек предпочитал порхать от одной возлюбленной к другой. Его вполне устраивали случайные, мимолетные связи. В душе он был бродягой, а любовь всегда призывает к оседлости.
Джек улыбнулся. Одними уголками губ. В подобных обстоятельствах это самая подходящая улыбка. Он нарочно сделал ее чуть кривоватой, слегка ироничной. Улыбка должна была соответствовать его обычному насмешливому тону.
— Вы вошли ко мне в спальню.
Мисс Эверсли кивнула, медленно и рассеянно, Джеку показалось, что мысли ее витают где-то далеко. Когда она заговорила, в голосе ее звучала странная отстраненность, будто она обращалась к себе самой.
— Яникогда больше так не поступлю.
«Ну нет, только не это!»
— Надеюсь, вы передумаете, — с обезоруживающей улыбкой возразил Джек. Он шагнул вперед и, прежде чем Грейс успела угадать его намерения, схватил ее руку и поднес к губам. — Это без преувеличения самое приятное событие за весь день — мой первый день в Белгрейве, и я признателен вам за радушный прием. — Не выпуская ее руки, он добавил: — Мне доставила огромное удовольствие наша беседа о живописи.
Это была чистая правда. Джеку всегда нравились умные женщины.
— Мне тоже, — отозвалась Грейс и мягко высвободила руку, заставив Джека разжать пальцы. Она сделала несколько шагов к двери, остановилась и бросила взгляд через плечо. — Здешняя коллекция картин не уступает собраниям лучших музеев мира.
— Я жду с нетерпением, когда вы мне ее покажете.
— Мы начнем с галереи.
Джек усмехнулся. В уме ей не откажешь. Прежде чем Грейс взялась за ручку двери, он спросил:
— Там есть изображения обнаженной натуры? — Грейс застыла на месте. — Мне просто интересно, — пояснил Джек с самым невинным видом.
— Да, — отозвалась Грейс, не оборачиваясь.
«Интересно, какого цвета у нее щеки? Пунцовые? Или нежно-розовые?» Джека одолевало любопытство.
— В галерее? — уточнил он, рассчитывая, что Грейс не захочет показаться невежливой, а значит, не оставит его вопрос без внимания. Ему хотелось увидеть ее лицо. В последний раз.
— Нет, не в галерее. — Она все-таки повернулась, и Джек успел заметить насмешливые искры в ее глазах. — Там одни портреты.
— Ясно. — Джек понимающе кивнул, приняв серьезный вид. — Никакой обнаженной натуры. Что ж, пожалуй, это даже к лучшему. Признаться, я не испытываю особого желания увидеть прадедушку Кавендиша… э-э… в натуральном виде.
Грейс плотно сжала губы, но Джек знал, что она не сердится, а едва сдерживает улыбку. Ему тотчас захотелось развеселить ее еще больше, услышать, как она смеется.
— О Боже, — пробормотал он. — Герцогиня… — При этих словах Грейс фыркнула, давясь от смеха. Джек притворно нахмурился, прижав руку ко лбу. — Господи, — простонал он, — Боже милостивый.
И вот, надо же такому случиться! Она рассмеялась, но Джек этого не увидел. Он был уверен, что слышал ее смех, тихое сдавленное хихиканье. Однако в это мгновение он закрывал ладонью глаза.
— Доброй ночи, мистер Одли.
Джек отнял руку от лица и выпрямился.
— Доброй ночи, мисс Эверсли. — Он готов был поклясться, что даст ей уйти и не станет ее удерживать, но вдруг услышал собственный голос: — Я увижу вас утром за завтраком?
