Ядовитый соблазн (СИ) - Адамс Эрика
— Я согласна на ваши условия в обмен на кров и защиту, — как можно чётче и громче выговорила Эмилия, трясясь уже не только от озноба, но и от унижения, наполнявшего её до краёв злостью и негодованием. От унижения, с которым она была не в силах совладать, с которым ей теперь предстояло жить, исполняясь презрением к самой себе.
— Прекрасно, — мужчина поднялся, закидывая ремень ружья себе на плечо, и раскинул руки в гостеприимном жесте, словно собирался стиснуть девушку в своих объятиях. И едва она облегчённо вздохнула, радуясь тому, что сможет, наконец, отогреться, он вымолвил:
— Раздевайся.
— Что? — она неверящим взглядом уставилась на мужчину, на глазах навернулись предательские слёзы. Так быстро стребовать расплаты мог только негодяй, по чести ненамного превосходящий тех головорезов, от которых ей чудом удалось ускользнуть.
— Раздевайся, — мужчина в два счёта пересёк пространство домика и встряхнул её за плечо, словно мешок, — и поскорее.
Покрасневшие от холода пальцы вцепились в грубую материю платья, покрытую коростой грязи. Всё её существо взбунтовалось против этого. Мужчина хмыкнул и достал из-за пояса нож с длинным широким лезвием, распарывая им материю сверху донизу, и грубо стянул платье вниз.
— Нет! — сдавленным голосом вскрикнула Эмилия, пытаясь удержать обрывки платья, прикрывая ими грудь, и получила в ответ чувствительную затрещину.
— Дура, я не пущу тебя дальше порога в этом грязном трьяпье, — он всё же выдернул материю из скрюченных пальцев, брезгливо отбрасывая её в сторону, — в том углу таз, а рядом с печью котелок и ведро с водой. Умойся.
И видя, что она всё ещё медлит, схватил её за плечо и толкнул вперёд, сердито проронив:
— Если передумала, дверь за твоей спиной. Можешь отправляться за неё прямо сейчас, в том виде, в котором находишься.
Эмилия судорожно сглотнула и под пристальным взглядом шагнула вглубь домика, стянув грубые башмаки, ступая босыми ступнями по прохладному деревянному полу. Ей не нужно было вглядываться в лицо мужчины, чтобы проследить направление его взгляда — она чувствовала его всей кожей. Как он пристально осматривал каждый изгиб его тела, вбирая в омут жадных глаз, обгладывая её им и словно снимая один покров за другим, когда казалось, что снять перед ним больше нечего, кроме грубого серовато-коричневого нижнего белья, ещё державшегося на бёдрах. Она прошла в указанный угол, обнаружив медный таз и котелок с горячей водой, в ведре с холодной водой плавал металлический ковшик, а рядом с этим набором удобств лежала грубая дернина, бывшая, скорее всего, мочалкой и малопривлекательный коричневый кусок мыла, не идущим ни в какое сравнение с теми душистыми изящными брусочками, что были в её распоряжении совсем недавно.
Наверное, следовало поставить крест на своём прошлом и перестать терзать себя ежеминутным сравнением «сейчас-тогда», но она не могла. Всё её тело, выращенное в условиях роскоши и чистоты, привыкшее к нежным тканям мягких оттенков, содрогалось от ужаса при виде грязи и нечистот, нутро бунтовало против неприятных запахов. Но тем не менее внутри неё шевельнулась благодарность за то, что ей предоставили даже такую самую малость — возможность хоть как-то стереть с тела грязные разводы. Она, стесняясь, опустилась на колени боком к мужчине, стараясь съёжиться так, чтобы оставить перед его взором как можно меньше себя или моля его про себя, чтобы он хотя бы отвернулся из чувства приличия. Но оно было чуждым его натуре, потому что мужчина прохаживался по небольшому пространству, не переставая разглядывать её. А Эмилии ничего не оставалось кроме того, чтобы мыться под его пристальным взглядом, полыхая от смущения, стараясь не расплёскивать воду в стороны слишком сильно, чтобы не вызвать недовольство этого мужлана. И всё же она не вытерпела:
— Отвернитесь, — попросила она, когда волосы и большая часть тела уже были вымыты и оставалось только пройтись по интимным местам и ополоснуть ноги.
— Болтай меньше и мойся или я сам тебя вымою. Долго копаешься.
Он остановился в нескольких шагах от неё, скрестив руки на груди. Ей пришлось отвернуться и торопливо стянуть последнюю деталь одежды, опускаясь на корточки над тазом.
— Не так, — послышался его окрик, — развернись лицом ко мне.
— Вы не заставите меня это сделать, — выдавила из себя она и услышала, как он сделал шаг в её сторону. Один-единственный. А следом за ним последует ещё и ещё один, он не оставит ей выбора и проведёт унизительную экзекуцию сам, не преминув гнусно ухмыльнуться во время этого процесса. Эмилия поднялась и развернулась, вновь присев над тазом, начав обмываться.
— Не так быстро, — голос мужчины немного изменился, став не так сиплым, но она не осмелилась поднять на него глаза, — вымойся как следует. Так, как ты делала это обыкновенно, сидя в своей роскошной ванной, скользя тонкими пальчиками по нежной плоти.
Это замечание было неуместно: те условия, в которых она находилась сейчас не шли ни в какое сравнение с привычной обстановкой роскоши и уюта. Но она всё же выполнила приказ, замедляя торопливые скованные движения рук, омывающих пространство между ног, проклиная про себя мужчину, неотрывно наблюдающего за происходящим.
— Прекрасно, — вымолвил он и бросил рядом с тазом просторную рубаху и брюки, — переоденься. А после можешь лечь у огня и просушить волосы, чтобы не сдохнуть от простуды.
Эмилия натянула на себя предложенную одежду, опоясывая брюки, норовившие скользнуть по девичьим бедрам, веревкой, приложенной к одежде и прошла к огню, опускаясь без сил на шкуру, чувствуя, что сидеть с гордо вытянутой, словно струна, спиной, она не сможет. Потому через пару мгновений покорно улеглась спиной к огню, чтобы немного просушить длинные мокрые волосы. Но сразу же поняла свою ошибку — так ей невольно пришлось бы наблюдать за хозяином этого домика, передвигающегося по его пространству из угла в угол, словно он пребывал в ожидании кого-то. Потрогав рукой волосы, поняла, что они уже просто влажные и повернулась лицом к огню, вглядываясь в пламя, словно пожиравшее всю её прошлую жизнь, оставляющее после себя только почерневшие руины, покрытые копотью и сажей.
Глава 17. Хозяин дома
Эмилия сама не заметила, как уснула, сморённая теплом огня, но очнулась, услышав резкий радостный возглас:
— Ха! Недолго же они тебя искали!
Мужчина выглядывал в небольшое окошко в одной из стен домика, вглядываясь в черную темноту за окном. Что он мог разглядеть в густом лесном мраке, поздней ночью? Но по его словам она поняла, что он имеет в виду банду головорезов. Перед её глазами вновь встали картины пережитого ужаса и она встрепенулась, садясь у огня так резко, что потемнело перед глазами и закружилась голова.
— Сиди здесь и носа не высовывай! — бросил мужчина и вышел из домика с ружьём в руках. Эмилия поёжилась: тревога вновь накрыла с головой, заставляя беспомощно барахтаться в своих силках. Она не придумала ничего лучше, кроме как взять кочергу и сунуть одним концом в пламя.
Эмилия сидела, напряженная, лицом к двери, держась за рукоять кочерги, будучи готовой вытащить её из пламени и ткнуть раскалённым концом в ублюдков, если им удастся справиться с хозяином домика. Ничего хорошего в таком случае её не ждёт, и к горлу подкатывала противная тошнота вместе со страхом. Минуты протекали в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием дров в огне, медленно, одна за другой. Она не могла сказать, сколько прошло времени: час или несколько минут прежде чем в отдалении громыхнуло пару выстрелов, а следом за прозвучавшими выстрелами вновь стало тихо. Только тяжелые шаги становились всё ближе и ближе, ещё секунда и кто-то войдёт внутрь. Сердце колотилось с запредельной скоростью, а перед глазами всё плыло, рука стискивала рукоять кочерги изо всех сил, когда дверь распахнулась. И на пороге показался он: всё тот же хозяин домика, живой и невредимый.
— Я надеюсь, ты не собираешься использовать это против меня, — мужчина прошёл внутрь и приставил ружьё к стене, запер дверь изнутри на массивную щеколду. Тревога и страх схлынули, уступив место тому апатичному, обессиленному состоянию, в котором она пребывала до пробуждения. И несмотря ни близость огня и сухую одежду её продолжало лихорадить. Она вновь свернулась у огня, закрывая глаза, чувствуя слабость, наполнившую собой всё её тело. Мужчина тем временем плескался водой и громыхал посудой позади, потом подошёл, поставив перед ней миску с мясом и грубым хлебом:
