Нарисованная любовь (СИ) - Грекова Анна

К вечеру привезли платье для Дженни. Нарядившись в него, Дженни счастливая вертелась у зеркала и приставала ко всем, хорошо ли ей. Все выражали одобрение, восхищенно кивали головами. А Эдвин промолчал. Что-то тихо сказал Анетте, развернулся и ушёл.

Дженни разозлилась. Ей так хотелось увидеть его восхищенный взгляд! Злость вскоре прошла, она все выглядывала, когда Эдвин появится. Он очень нужен ей. Пусть не решается подойти, она подойдет сама, найдет, что сказать, отыщет слова. Нужно просто сказать: «Выбросим всё из головы. Мы — друзья».

Дженни долго не решалась, но все-таки спросила у пробегавшей Анетты:

— Я давно не вижу Эдвина…

— Мне он тоже нужен, — на ходу бросила она. — Загулял. Дженни, пойди, поторопи его. Пошел к озеру искупаться и пропал на полдня. Дел по горло. Больше послать некого, Элиза мне нужна. Так что, сбегай.

Вот она — судьба, не раз показывавшая свою благосклонность Дженни. Вот возможность сказать то, что хотела. Только хлопнуть друг друга по руке, засмеяться, сбросить неудовлетворение последних дней. И, комично нахмурившись, развести руками: что поделаешь?

Глава 12

Дорога к озеру показалась легкой, безмятежной. Как чудесно, когда все решено и понятно! Главное — вовремя понять и простить.

Эдвин сидел на берегу. Рубашка валялась рядом, он механически разламывал пальцами тоненькую веточку.

— Эдвин! — звонко крикнула Дженни.

Он обернулся, поднялся. Дженни подбежала с улыбкой, а сейчас улыбка медленно таяла. Эдвин был необычайно хорош в эту минуту, таким Дженни его не видела никогда: какой-то домашний, совсем-совсем её. Волосы уже высохли, были взлохмачены, взгляд спокойный, слегка удивленный. Родной и очень нужный ей человек!

Дженни тут же забыла, зачем пришла и что хотела сказать. Она откровенно залюбовалась им.

— Какой ты красивый, — прошептала она, окидывая взглядом его фигуру. — Кожа нежная, шелковая, мужественная. Если б ты был мой, я любовалась бы тобой день и ночь. Я бы часами гладила тебя по плечам, спине, груди, не переставая восхищаться чудным ощущением. Если бы ты был мой…

Дженни протянула руку и провела ладошкой по груди Эдвина.

Он резко отшатнулся.

— Прекрати. — Он хотел говорить спокойно, но голос сорвался и он сглотнул комок. — Ты делаешь мне больно.

Дженни мрачно ухмыльнулась.

— Мужчина, который боится боли… И такого мужчину я… — Она оборвала фразу и закусила губу, не смея поднять глаз.

Через время собралась и взглянула на Эдвина. Он молчал, глаза подернулись дымкой, спрятав за спасительной преградой непонятное выражение.

Повисла тишина, только сердца гулко бились, словно колокол в тесной клетке, отдаваясь звуком в висках.

Дженни вновь протянула руку. Эдвин молча отбил ее. В глазах Дженни появилась дерзость. Она сжала губы и повторила попытку. Эдвин больно ударил ее по руке.

— Ну и не надо, — натянуто засмеялась Дженни. — Живи спокойно без меня. Знаешь, Эдвин, мне тебя жаль. У тебя красивая кожа, но слишком толстая. Ты так никогда и не узнаешь, что такое настоящая любовь. Ты пытаешься прорваться, пишешь стихи, в которых рассказываешь о своих мечтах любить, но в жизни почувствовать это не сможешь. Не поймешь, для чего мы рождаемся. Мне кажется, тебе так очень удобно в непробиваемой толстой броне. Ну и живи, как хочешь. Вовремя я всё поняла. Ты мне совсем не интересен: застывший, слепой. Тормошить тебя пустая трата времени. Иди домой, тебя ждут. Уходи от меня.

Эдвин послушно поднял с земли рубаху, отряхнул и, не спеша, надел. Ни разу больше не взглянув на Дженни, спокойно пошел прочь. В его действиях не было смирения, а угадывалась неспешность равнодушного человека.

Однако он остановился и обернулся к Дженни. Заговорил спокойно, по-дружески.

— А мне жаль тебя. Ты выдумала для себя идеал любви и придерживаешься его на протяжении долгого времени. Сколько тебе было лет, когда ты в своем сознании нарисовала картину под названием любовь? Тринадцать? Четырнадцать? Повесила свой «шедевр» над кроватью и любуешься каждый день, не видя недостатков в своем творении. Привыкла к мысли, что картина хороша. Любовь, решила ты, это сверкание глаз, душераздирающие признания, крокодиловы слезы при невозможности обрести её. А любоваться-то нечем! Картина детская, неуклюжая. Спрячь ее подальше, забудь, а обнаружишь через время и увидишь всю её нелепость. Небо не бывает такого цвета, как на твоем рисунке, и цветы в реальности не такие плоские. Твоя любовь — нарисованная, придуманная. Когда-нибудь ты узнаешь, какая она на самом деле. Очень хотелось бы послушать тебя тогда. Не распыляй себя попусту, оставь силы для настоящих чувств, их иногда требуется ох как много. Вот так, сестрёнка.

Он развернулся и быстро пошел к дому.

Дженни была потрясена. Вот значит, как воспринимает её Эдвин? Как маленького упрямого ребенка. Но это же не так!

— Эдвин, — крикнула она, и когда тот не остановился, догнала и перекрыла ему дорогу.

— Эдвин, — она смотрела на него широко раскрытыми глазами, — ты зачем это наговорил? Я в тебе ошибалась? Ты же поэт, человек с тонкой душой…

— Минуту назад ты обвиняла меня в обратном, — перебил ее Эдвин.

— Ты прекрасно понял, о чем я говорю! Я считала, что ты способен увидеть реальность. Как же ты не разглядел за искусственным небом луну сквозь темные ветки деревьев, уснувшие одуванчики под ногами, голос в ночи, учивший своими стихами любви. Как ты это не разглядел? Почему не увидел?

Эдвин не мог больше смотреть в ее горячие искрящиеся глаза. Большим усилием воли он сдерживал дрожащие губы, отчего лицо выглядело окаменевшим, жестким. Со всем этим надо было кончать.

— Не захотел. — Сказал, как поставил точку.

Грубо отодвинул Дженни с пути и ушёл.

Дженни стояла ошарашенная, оглушённая.

— Боже мой, — прошептала она, — как стыдно. Все это время он воспринимал мою любовь как игру повзрослевшего ребенка. Да он же меня совсем не понимал. А я жалела его, оберегала, а он и не думал… Выходит, в его глазах я бегала за ним, выбрав объектом преследования. Болван.

В груди Дженни поднималась злость. Как она могла себя так вести, стать посмешищем? Эдвин, что, всё время думал, будто она ради игры нарочно отрывает его от Ани?

— Ох, — вырвалось у Дженни, и она закрыла лицо руками.

У нее остается только Артур. Вот он всё понимает и воспринимает её такой, какая она есть. Вот кого нужно безраздельно любить. Да, она может быть счастлива с ним. В нём есть тот самый пыл любви, сверкание глаз, дрожь при прикосновении к ней. Да, это любовь! Почему она не должна быть такой? И Артур принадлежал ей всегда. Вот только тот давний его обет не позволяет ей быть полностью счастливой. Камнем залегла его клятва в её душе. Если бы не это, хотя…

Дженни негромко рассмеялась. Такими словами можно обмануть кого угодно, если твердить постоянно. А как обмануть себя? Как обмануть Эдвина, который всё понимает, но старается хоть что-то исправить своими методами? А какой метод у неё? Есть ли он? У неё есть любовь! Она докажет. Завтра же.

— Завтра, — прошептала Дженни и улыбнулась.

В поместье полным ходом идёт приготовление: суетиться повар, взволнованно бегает Ани — не забыть бы чего. В городе дамы в последний раз придирчиво осматривают наряды и шушукаются на тему: повезло же этим сестрам. Завтра… Завтра все изменится. В разгар праздника, среди музыки и сверкающих огней, с улыбкой глядя в разгоряченные лица и пылающие ожиданием глаза, она скажет Артуру «нет». Потому что верит в любовь и знает, какой она бывает. Опустит голову отец: он всегда знал, что Дженни способна на подобное, повторит вопрос сват, уверенный, что она что-то не расслышала, замрет Артур, пораженный и неверящий. Анетта слегка приобнимет её и будет шептать:»Успокойся». И только тот, единственный, ради которого бьется её сердце, резко опустит глаза, чтобы не выплеснулась нечаянная радость и тут же с горечью подумает: «Зачем это? Все так хорошо устраивалось…» Эдвин… Чужой мужчина… Муж любимой сестры, её Ани, мамочки Анетты, счастье которой важнее всего для Дженни. А по-другому нельзя. Потому что это будет последний раз, когда Эдвин посмотрит на неё взглядом, без которого она не мыслит жизни. В душе любимого поселится пустота, которую ничем не заполнишь. Эдвин ещё дальше отгородится от нее твердой уверенностью, что жизнь для него — это вот такое спокойное существование без всплесков и полета души, когда «вокруг обыденно, привычно и знакомо». Дженни вновь улыбнулась, подумав, что можно долго рассуждать, взвешивая всё за и против, и прятать за нагромождением мыслей то, что можно выразить очень просто: я его люблю! Но никогда не скажу об этом и не услышу в ответ такие же слова.