Девушка в белом кимоно - Джонс Ана

Когда я всматриваюсь в лица людей вокруг него, он сам превращается в белое пятно. Там стоят муж Маико с детьми, бабушка Фумико, семья Исури, сослуживцы Хаджиме — Валентайн и Спэйн. Они стоят справа от Хаджиме и тоже в белом. Все улыбаются. Татсу, сынишка Маико, выкрикивает мое имя, вызывая у них смех.

Я почти дошла. Я скольжу в сиромуку окаасан, и все внутри меня поет и рассыпается искрами, как фейерверк, наполняющий меня от подошв до кончиков пальцев. Со взволнованной улыбкой я опускаю глаза, и мы идем дальше. Вот и все.

Я делаю медленные глубокие вдохи, чтобы успокоиться, и чувствую на себе взгляд Хаджиме. Но я решаюсь поднять на него глаза, только когда оказываюсь прямо перед ним. С поклоном я посматриваю на него сквозь полуопущенные длинные ресницы: я больше не девчонка, а женщина, его будущая жена.

Пульс грохотом отдается в моих ушах. Я не могу дышать. Он доволен?

Он кланяется в ответ, но не отводит взгляда ни на секунду. И в этих глазах я вижу ответ на свой вопрос. Свет фонариков отражается в них танцующими искрами, напоминающими мне трепет раскрытых парусов над голубым океаном. И я тону в этих глазах. В этом мужчине. В этом моменте.

Синтоистский священник, одетый в джо 20, чисто белое кимоно и высокую остроконечную шапку, откашливается и просит всех встать. Начинается церемония.

Мы кланяемся нашим предкам, нашим гостям и друг другу. Затем мы трижды делаем по три маленьких глотка из трех различного размера чаш с саке, которыми обмениваемся. Каждое из этих движений символизирует неразделимость образуемого сейчас союза и запечатывает его насыщенным землистым вкусом, напоминающим росу на мхе. Это призвано напомнить нам, что в браке, как и в жизни, не все будет приятным.

И только из третьей чаши мы делаем полноценный глоток, позволяя жгучей смеси омыть язык. То есть мы пьем из девятой чаши, потому что число девять символизирует тройное счастье. Я замечаю удивление на лице Хаджиме. Я предупредила его о том, что это будет горький напиток?

Когда ритуал закончился, все дважды хлопнули в ладоши, чтобы привлечь внимание богов, дабы те стали свидетелями скорых клятв.

Священник поворачивается к Хаджиме и начинает его спрашивать: будет ли он меня любить, уважать, поддерживать и помогать мне до конца своих дней. Он просит, чтобы Хаджиме дал обещание. Именно этого я ждала. Поймет ли он? Может быть, мне надо ему перевести? Только я раскрываю рот, чтобы заговорить, как он поворачивается.

— Да, я обещаю.

Его пальцы сжимают мои, он наклоняется ко мне и говорит тихо и мелодично.

— Я обещаю любить тебя сейчас. Я обещаю любить тебя всегда.

Я изо всех сил стараюсь сдержать эмоции и слова, но мне это не удается: они все равно прорываются.

— Я буду любить тебя вечно, Хаджиме.

И все смеются, потому что я еще не должна была говорить.

Я вспыхиваю и улыбаюсь, потом перевожу взгляд на священника.

— Я тоже обещаю, — мне не нужно ждать, пока он меня спросит.

И опять раздается тихий смех.

И тогда в знак завершения церемонии священник передает каждому из нас по маленькому шелковому мешочку со свадебными благословениями.

— Пусть теперь, когда вы вместе отправитесь путешествовать по жизни в новом направлении, эти слова станут для вас ориентиром.

Не успел священник провозгласить нас мужем и женой, как Хаджиме делает это в соответствии со своими традициями: поцелуем. Даже с остатком горького напитка на его губах это был самый сладкий поцелуй в моей жизни.

Когда Хаджиме отстраняется, со всех сторон раздаются поздравления и пожелания счастья, но я ничего этого не слышу. Я зачарована его взглядом и не могу очнуться от этого не кончающегося мгновения счастья. Мы не сводим друг с друга глаз, разделяя знание, что, несмотря на то что весь мир с его предрассудками и правилами против нас, мы любим друг друга.

Мы любим.

После церемонии здесь же, поддеревом, мы разделяем трапезу и слушаем истории. О том, как встретились Маико и Эйджи, как Исури не высыпается с рождения ребенка и обо всех многочисленных поклонниках бабушки Фумико. Мы смеемся и празднуем начало нашей новой жизни.

Ночь в разгаре, и даже светлячков одолевает дремота: их световое представление постепенно угасает. Мы прислушиваемся к стрекоту сверчков и к шепоту ветра в листве и желаем доброй ночи немногим остававшимся еще с нами гостям.

Маико встает со своим мужем Эйджи. Татсу висит у нее на плече, уже крепко уснув. Их дочь Йошико потягивается и зевает. Это был долгий вечер для всех нас.

— Маико, подожди, — я быстро подхожу к ней.

Оставшиеся фонарики бросают свет на ее круглые щеки, и от этого ее лицо становится мягче чертами.

— Что такое, Наоко?

— Я просто хотела... — я поправляю рукава, пытаясь найти слова, чтобы выразить, насколько я ей благодарна и как много значила для меня ее доброта. Во мне рождается новая волна эмоций, и у меня перехватывает дыхание. — Моей семьи тут не было, и окаасан... — слезы наполняют глаза и задерживаются на нижнем веке, грозя вылиться наружу. — Я просто хочу сказать, что ты оказала мне честь, — я сжимаю губы и кланяюсь.

Она улыбается и возвращает мне поклон. Бросив взгляд на Хаджиме, она улыбается еще шире.

— У тебя все будет в порядке.

Неужели мое волнение так заметно? Я тоже смотрю на Хаджиме, который разговаривает со своими сослуживцами, потом снова на Маико и улыбаюсь. Затем начинаю смеяться. Да, конечно, заметно. Она похлопывает меня по руке и уходит со своей семьей.

Хоть мы с Хаджиме и познали супружескую близость, это происходило украдкой и торопливо, потому что мы боялись, что нас увидят. Теперь, когда мы женаты, в нашем распоряжении вся ночь на то, чтобы узнать друг друга. Мы будем наедине как муж и жена. Больше не надо будет прятаться, не надо думать о времени. Ничто не будет нам мешать.

Я утаю от него разве что секрет, что я могу уже носить его ребенка. Но об этом я расскажу ему утром.

Сейчас же я медленно подхожу к мужу плавными шагами. Он стоит один и смотрит прямо мне в глаза. Что это я в них вижу? Сердце начинает биться быстрее. Здесь больше никого нет, мы остались вдвоем. Да, я уже знаю этот взгляд. Голова чуть наклонена, глаза серьезные. В моей груди снова забились бабочки.

Он устраивает фуражку под мышку и протягивает мне руку.

— Жена.

Жена. Мне нравится, как звучит это обращение в его устах. Стоит мне вложить свою руку в его, как от этого простого прикосновения пальцев во мне зажигается пламя. Так, держась за руки, мы идем к нашему маленькому домику, чуть расходясь в стороны на неровностях тропинки и снова приближаясь, но так и не разнимая рук. Краешком глаза я замечаю, что он наблюдает за мной.

— Что-то ты молчалива, — говорит Хаджиме и сжимает мне руку. — О чем задумалась?

— Ну... — я быстро бросаю на него взгляд, держа свои раздумья при себе. Мне не хочется говорить ему о них. И чуть пожав плечами, я сонно улыбаюсь.

Хаджиме приподнимает мою руку и целует пальцы.

— Ну а я думаю, что я самый счастливый человек в этом мире. Я думаю... чем я мог заслужить тебя? — он снова целует мне руку и останавливается. Потом подходит ко мне ближе. — Я думаю, черт побери, как она красива, — его взгляд падает мне на губы, он наклоняется....

И я целую его, не в силах остановиться. Теплые губы прижимаются к моим. Теперь я ни о чем не думаю. Я могу только чувствовать.

И вдруг я оказываюсь у него на руках и смеюсь.

— Что ты делаешь?

Он идет так легко, словно я ничего не вешу, быстрыми шагами подходя к нашему домику. Чуть наклоняется вбок, чтобы открыть упрямую дверь.

— Жених всегда переносит невесту через порог.

— Я не знаю такой традиции, — говорю я, пока он разворачивается так, чтобы мы оба могли пройти в образовавшийся проем.

— Добро пожаловать домой, жена моя.