Розалин Майлз - Глориана
Глава 8
Незаконнорожденная.
Я сидела в своей комнате, бесилась и смеялась.
Процарствовать сорок лет, чтобы снова услышать такое!
Это ли слово убило во мне любовь? Ибо она ушла, сердце окаменело. Однако оставалась Англия…
Женщина подлого рождения. Ублюдок.
Может, надо было отправить его в Тауэр? Бросить в тюрьму, казнить? Видит Бог, я желала его смерти. Но, как прежде с Марией, я не хотела стать его палачом… Раз так, может быть, дать ему большую веревку и он, подобно Марии, сам сплетет себе удавку?
— Вы не спите, мадам? Мне показалось, вы ненадолго уснули.
— Нет, милая, нет. Скажи, кто там прискакал к черному крыльцу?
— Гонец из Теобалдса, миледи, — лорд-казначей прислал сообщить, что благополучно добрался до места. Он благодарит Ваше Величество за дозволение не сопровождать вас этим летом в путешествии и надеется вернуться к вам в полном здравии до того еще, как заалеют ягоды на кустах.
Однако и он покинул меня, как покидали все, умер мирно в своей постели, молясь Господу до последней сладкой капли смерти». И, как после смерти Робина, на меня нашло помрачение, я лежала в постели и трое суток молча прощалась с ним.
Как мог он оставить меня в самую трудную минуту?
Впрочем, какая минута за пятьдесят лет не была самой трудной?
О, мой старый, самый лучший, самый любимый друг, встречай меня на небесах, я не заставлю тебя ждать долго. Позаботься, чтобы меня приняли по-королевски — ты всегда отстаивал мои интересы, всегда заботился обо мне, надеюсь, что и в вечном царствии мы будем править вместе, как правили здесь, внизу.
А год уходил, оставляя после себя единственное слово.
Незаконнорожденная.
Он сказал мне это в лицо.
Я — женщина подлого рождения?
Возможно, я и цинична, возможно, и должна быть стоиком, но подлая?
Пусть поцелует меня в самое подлое место!
И так я сказала про себя, когда решила отправить его в Ирландию. Несколько месяцев он протомился в поместье, я его не трогала. Но в Ирландию отправится он.
Пусть докажет свою верность.
Пусть хоть что-то выйдет из тлеющих развалин моей гордости и нашей любви, не для меня, так хоть для нашей страны!
Эта дьяволова плотина, Ирландия, прорвалась, из нее потоком хлынули напасти. Потерянный, дрожащий вернулся ко двору мой прежний поэт-лауреат Спенсер, ему пришлось уносить ноги из Ирландии, его перспективы были тоскливы, как день за окном.
— Эти скоты-ирландцы разрушают все прекрасное и доброе, что мы построили и насадили в их гнусном болоте! — доложил он, трясясь всем телом. — Пес-полукровка, их вождь, идет во главе своего песьего войска, подлых мужиков кернов и галоуглассов, по которым плачет виселица, он берет английские поселения, деревню за деревней, город за городом, режет людей, как скотину, а скотину — как чумных крыс!
Разумеется, он потерял все, как и остальные.
Молодой лорд, которого я послала командовать войском, лишился сестры — ее увез и обесчестил ирландский злодей, а затем и жизни в битве, которую назвали Бойней у Желтого Брода — величайшем поражении из всех, что случались на английской земле. Спенсер вслед за многими другими умер от страха и горя. А одна из потерь опечалила меня едва ли не так же, как смерть Берли: моя любимая фрейлина Радклифф, потеряв в Ирландии двух братьев, после того как двое других погибли в Нидерландах, зарылась бледным лицом в подушку и отошла в слезах.
Я тоже каждый раз умирала вместе со своими любимыми людьми. Однако одно было ясно, словно маяк, в этом черном море скорбей.
Кто-то должен отправиться в Ирландию.
Так пусть это будет он.
Покуда он готовился к отъезду, наступило Рождество. Я не хотела расставаться по-плохому, напротив, постаралась всячески ему помочь.
Назначила графом-маршалом — этот геральдический титул присваивается высшему полководцу Англии. И когда под музыку в присутствии он в сияющем прорезном камзоле цвета слоновой кости на черной подкладке, весь — нежность и пылкое обожание, повел меня в танце, последнем, — я знала это и решила последний раз его предупредить:
— Милорд, я многое стерпела…
Он сразу вспыхнул:
— А я, мадам? Разве подданные всегда не правы? А властитель не может ошибаться? Я не спустил бы такого даже вашему батюшке, королю Гарри! Вы преступили все законы нашей привязанности…
И это — человек, назвавший меня незаконнорожденной?
Я была само спокойствие.
— Довольно, я спрятала ваше оскорбление в карман, оно никогда не будет использовано против вас. Однако поостерегитесь ставить под сомнение мою власть. Я могу простить то, что затрагивает мою особу, но не скипетр и не государство. Задеть меня как женщину — одно; замахнуться на монарха — значит заслужить смерть.
— Я замахнулся на вас? О, Ваше Величество!
Он откинул великолепную голову и громко расхохотался.
Шут часто оказывается пророком, сказал сочинитель Шекспир.
Его отец успешно торговал овцами в Стратфорде-на-Эвоне. Откуда уорвикширский скототорговец знал больше, чем первый граф королевства?
Спросите Того, Кто сотворил нас всех, Он один знает.
Двадцать с лишним лет, с тех пор как впервые увидела его ребенком, наблюдала я за расцветом моего лорда. Теперь, словно летящему вниз метеору, ему оставались уже не годы — недели.
Однако он до последнего озарял небеса. Никто не покидал Англию с большими надеждами и с большей шумихой — женщины и дети бежали за его конем, целовали стремя, засовывали под поводья розы.
Приблизившись на прощанье к моей руке, он просил дозволения вернуться, когда пожелает.
Замялся, с трудом выговорил:
— Потому что… я буду тосковать в разлуке… не смогу долго жить вдали от вас.
Я поборола слабость:
— Разбейте бунтовщиков и возвращайтесь немедленно!
Он, словно не слыша резкого ответа, задержал мою руку в своей.
— Берегите себя, — сказал он тихо. Коснулся кольца — своего подарка, повернул на пальце. — О, моя сладчайшая королева, молю, заботьтесь о моих друзьях, охлаждайте моих врагов и… не забывайте меня.
Господи Боже, если б только он всегда был таким…
Если только…
Я ходила по острию ножа. Легко погладила кольцо — мой дар ему.
— Не бойтесь, мой лорд, — пообещала я из темных глубин своей души, — я вас не забуду!
Да, я плакала при расставании — а вы бы сдержались? Его последние слова внесли в мою душу разлад. Охлаждать его врагов? Боже правый! За что он так взъелся на Сесилов, которые, и живой и мертвый, всегда служили мне верой и правдой?
И даже ему! Ни у одного полководца не было армии лучше — шестнадцать тысяч пеших и тысяча конных, вся английская молодежь в едином порыве продавала луга, чтобы купить коня и следовать за Эссексом на войну. Ни один поход за все мое царствование не стоил мне столько денег — более четверти миллиона фунтов, до сих пор больно вспоминать. А деньги собрал именно Роберт — выпрашивал, занимал, вымогал угрозами, чтобы мой лорд в ранге вице-короля засиял истинно королевским блеском.
