Эльза Вернер - Развеянные чары
— Я только что слышал это имя, — с акцентом, но достаточно бегло заговорил тот по-итальянски. — Вероятно, это какая-нибудь музыкальная знаменитость?
Собеседники взглянули на него с немым изумлением. Только лицо маэстро выразило удовольствие при мысли, что нашелся человек, не знающий этого имени.
— Какая-нибудь? — подчеркнул маркиз Тортони. — Простите, господин капитан, вы, должно быть, слишком долго пробыли в море или приехали сюда из другого полушария?
— Прямо с островов Тихого океана! — несмотря на иронический тон вопроса, с обаятельной улыбкой подтвердил капитан. — А так как там, к сожалению, меньше заботятся о художественных новинках, чем того требуют интересы цивилизации, прошу вас прийти на помощь моему достойному сожаления невежеству.
— Речь идет о нашем первом и гениальнейшем композиторе, — сказал маркиз. — Хотя он и немец по происхождению, но уже много лет принадлежит исключительно нам. Он живет и творит только на итальянской почве, и мы гордимся возможностью называть его своим. Впрочем, вы легко можете познакомиться с ним лично сегодня же вечером. Он наверно будет здесь.
— С синьорой Бьянконой, разумеется, — вмешался офицер. — Вам уже удалось слышать нашу красавицу-примадонну?
Капитан, отрицательно покачав головою, ответил:
— Я здесь всего несколько дней, но много лет назад я видел эту артистку на моей родине, где она пожинала тогда свои первые лавры.
— Да, тогда она была восходящей звездой, — воскликнул один из собеседников. — Правда, она начала свою карьеру на севере и вернулась к нам уже прославленной артисткой. Но теперь она, безусловно, в зените своего таланта. Вы должны послушать ее, и обязательно в опере синьора Ринальдо, если хотите видеть этот талант в полном его блеске.
— Разумеется, потому что тогда она достигает высоты своего вдохновения, — подтвердил молодой маркиз. — Но, во всяком случае, вы сегодня увидите синьору Бьянкону во всей ее ослепительной красоте. Не упускайте случая быть представленным ей и поговорить с нею.
— Конечно, если это будет угодно синьору Ринальдо, — снова вмешался маэстро, — иначе вы напрасно стали бы добиваться знакомства.
— Разве этим распоряжается синьор Ринальдо? — удивился капитан.
— По крайней мере он присвоил себе такое право. Он так привык всюду властвовать, что делает это и в данном случае, к сожалению, не без успеха. Не могу понять Бьянкону! Такая талантливая артистка, такая красавица, и всецело подчиняется мужской воле!..
— Но это воля Ринальдо, — улыбнулся офицер, — и тем все сказано. Нужно сознаться, что никто из нас не может равняться с ним в отношении успеха. Где бы он ни показался, все так и льнут к нему. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сама Бьянкона добровольно покоряется его пленительным чарам.
— Положим, не очень-то добровольно, — насмешливо заметил Джанелли. — У синьоры Бьянконы в высшей степени страстный характер, а синьор Ринальдо еще превосходит ее в этом отношении. Грозы между ними не менее часты, чем солнечный свет, а бурные сцены — в порядке вещей.
— Этот Ринальдо, по-видимому, властвует не только над публикой, но и над обществом? — сказал капитан, обращаясь к капельмейстеру. — Как же терпят подобное от одного человека и вдобавок еще иностранца?
— Да ведь все ослеплены и ради него забывают о заслугах других, — ответил маэстро с плохо скрываемым гневом. — Когда общество возносит своего божка на пьедестал, оно доходит до смешного в своем поклонении. Положительно создали культ, поклоняясь этому Ринальдо, ничего удивительного, что его высокомерие и самонадеянность переходят всякие границы и он считает себя вправе попирать ногами все, что безусловно не преклоняется перед ним.
Капитан со странной усмешкой смотрел на разгорячившегося итальянца.
— Жаль, что у такого талантливого человека есть столь дурные черты. Впрочем, и талант, может быть, далеко не так велик? Не правда ли, попал в моду, угодил прихоти публики? Бывает же незаслуженное счастье!..
Джанелли, вероятно, с удовольствием подтвердил бы это, но его стесняло присутствие других.
— В таких случаях судьей может быть только публика, — осторожно возразил он, — а здесь она очень щедра в проявлении своих восторгов. Не касаясь заслуженности славы синьора Ринальдо, могу сказать лишь одно: напиши он сейчас самое посредственное произведение, и все превознесут его до небес только потому, что это — его сочинение.
— Весьма возможно, — согласился капитан, — пожалуй, и его новая опера — уже посредственная вещь. Я всецело доверяю вашему мнению и, конечно, буду…
— Советую вам не произносить своего приговора до тех пор, пока вы не познакомитесь с произведениями синьора Ринальдо, — резко перебил его маркиз. — Он совершил непростительную ошибку, одним духом победоносно достигнув вершины славы и сделавшись знаменитостью, что не так легко для других и чего в известных кругах ему никак не могут простить, стараясь принизить при каждом удобном случае. Последуйте моему совету.
Капитан слегка поклонился и ответил:
— С большим удовольствием, маркиз, тем более что человек, которого вы так красноречиво защищаете, — мой брат.
Это заявление, сопровождаемое самой любезной улыбкой, произвело настоящий фурор. Маркиз Тортони в изумлении отступил на шаг, во все глаза глядя на капитана. Маэстро побледнел и прикусил губу, между тем как офицер едва удерживался от смеха. Англичанин, же на сей раз настолько понял разговор, что уяснил себе шутку, сыгранную иностранным моряком с его собеседниками-итальянцами, и эта шутка, по-видимому, очень ему понравилась. Он рассмеялся с выражением величайшего удовольствия, широко шагая, подошел к капитану и стал рядом с ним, выражая таким образом свою симпатию.
— Вам, господа, надо полагать, известно только артистическое имя брата — без тени смущения продолжал Гуго. — Моя фамилия, пожалуй, прозвучала для вас слишком чуждо при общем представлении. Между тем у нас нет никаких оснований скрывать свое родство.
— Ах, капитан, а ведь я слышал о вашем предстоящем приезде! — воскликнул маркиз, с неподдельной сердечностью пожимая руку Гуго. — Но с вашей стороны нехорошо было так подшутить над нами своим инкогнито. Одного из нас по крайней мере вы привели в сильное замешательство, хотя он и вполне заслуживает данного ему урока.
Гуго обернулся, однако маэстро уже незаметно исчез.
— Я хотел немножко позондировать почву, — сказал он, улыбаясь, — что было возможно только при сохранении инкогнито; но это продолжалось бы недолго, так как я с минуты на минуту жду Рейнгольда, его задержали в городе, и я отправился сюда один… А вот и он!
